С громкими матерными воплями они бросились в воду. Далеко зайти побоялись, стали приседать, брызгаться и вопить или завывать хриплыми горловыми звуками, вызывавшими мутные ассоциации с призывными воплями самцов каких-нибудь похотливых млекопитающих в телевизоре или вонючем крытом загоне зоопарка. Один наплескался и напрыгался быстро. Он выскочил из воды, побежал тем же странным манером, только с подпрыгиваниями и неравномерными перескоками двух-трех шагов на одной ноге, взрыл песок при подъеме и с разгона повалился на живот за спиной у раскрасневшейся и взвизгивавшей девушки. Она вытянула ногу, лежавшую сверху, то есть правую, и было хорошо видно, что остававшийся с ней молодой человек засунул левую руку под резинку ее пестреньких трусиков, в самозабвении счастливого возбуждения шевелил там пальцами и смотрел глазами, тускло поблескивавшими под потным от удовольствия лбом, на место приложения своих взволнованных усилий.
Оставшийся в воде парень был большим любителем купаться. Он зашел по грудь, неторопливо всплескивал руками и при каждом всплеске громко кричал:
— Ну, б...дь! Я ...бу!
— Господи! Ну и ну! Кто это такие? — напрягшись на стуле от неудовольствия и непонимания порядка правильных действий, спросил Сергей.
— Солдаты, наверное. Тут же часть, ты же видел. Наверное, в самоволку двинули, — Алексей проговорил это, пытаясь обозначением происходящего ввести его в поток обыденности, тех нормальных явлений, к которым он привык и которые умел контролировать.
Парень, вернувшийся с купания, положил мокрую ладонь правой руки на спину девушки и стал шевелить пальцами, подбираясь к резинке трусов, плотно притянутой к веснушчатой коже действиями его товарища.
— Мокро! Ну мокро, б...дь! — взвизгнула девушка, зашевелив бедрами, как бы пытаясь скинуть тревожащие пальцы с верхней части ягодиц, куда они уже успели доползти.
— Га! Мокро! Я ...бу! Мокро у ей! — заорал передний парень, закидывая назад голову и возвращая ее обратно при произнесении каждой ударной гласной.
Я подошел ближе, чтобы деревья не мешали следить за действиями и реакциями отдыхающих людей. Большинство, особенно те, у которых было много музыки и песен, ничего не замечали. Обсыпанная песком пожилая парочка подобрала барахло и перемещалась в южном направлении, удаляясь от беглых солдат и ворот их части. У них не было машины, поэтому они были свободны в передвижениях. Мужичок залез в свою вишневую «девятку», не закрыв ни двери, ни капот, ни багажник. Его лицо застыло, как гипсовая отливка посмертной маски, глаза не мигали, были мутны, темны и непрозрачны. Застылость порождалась равными противоположными воздействиями двух чувств — злобы и трусости, которые затолкали его в автомобиль и к смеси звуков этой части ладожского берега добавили еще один — визгливый скрежет стартера, пытавшегося завести старый раздолбанный движок. Его жена стояла на коленях и, наклонившись вперед, чрезмерно резкими движениями запихивала в большую хозяйственную сумку привезенное с собой имущество. Видно было, что она исходит злостью, как жаримая в грязной духовке свинина жиром, что ее сдерживает страх, но что, как только они отъедут от этого места, муж и уже готовившаяся рыдать дочка получат, как они говорили между собой, по полной программе.
