Конечно, капитан прошёл перед взводом красиво, но чтобы на его голове устояла какая-нибудь посудина с водой, я сомневаюсь. Хоть капитанская голова и не так тряслась, как трясутся наши, когда мы топаем подошвами по земле, но всё-таки заметно было, что и она не плывёт по воздуху отдельно от туловища.
Не знаю, как кого, а меня похвальба взводного командира тронула за живое. Подумаешь, фокусник. Не один он такой. Мне тоже захотелось научиться носить на голове стакан с водой, чтобы всем утереть нос с этой строевой подготовкой. А тут и удобный случай случился попрактиковаться. Наряд на кухню Юрка заменил мне нарядом по казарме — дневальным. Попал на то дневальство и Лёва из Могилёва, только я, как вы помните, — без очереди, — а он — по очереди. За «кочан» мы с ним в тот же вечер помирились, когда меня наказали, так что были мы с ним заодно — моя затея насчёт стакана с водой ему тоже понравилась.
И вот когда батарею повели на плац и в казарме не осталось ни души, мы подмели пол, вытерли пыль, где нам было приказано, и, подкараулив момент, когда дежурный с третьим дневальным пошёл в столовую накрывать для обеда столы, взялись за тренировку в комнате для умывания. Стакана у нас не было, а был алюминиевый ковш. Нечего и думать, чтобы он, наполненный водой, хотел стоять на макушке. Лёва был на «шухере», а я долго и старательно мостил эту проклятую посудину себе на пилотку и, кажется таки, примостил. Вроде всё и хорошо. Но стоило мне не то чтобы сделать шаг, а чуть шелохнуться, как ковшик опрокинулся мне на спину и загромыхал по цементному полу. За воротник налилось воды. Лёва весело хохотнул и, кивнув мне, чтобы я занял его пост, самоуверенно сказал:
— Учись, пока я жив.
С Лёвиной макушки ковшик упал не на спину, а на погон и облил рукав. Оказывается, не так это и просто стать таким строевиком, как хочется капитану. Носить на голове посуду с водой ещё сложнее, чем ходить, не сгибая ноги.
Но упрямство берёт своё. После пятого или шестого упражнения, когда нас с Лёвой можно было уже выжимать, мне всё же удалось, не дыша, сделать пару шагов, пока ковшик не наделал грохота. Лёва сделал три.
И здесь мы потеряли бдительность. Когда на пороге умывальни появился капитан Захаров, я как раз решился отправиться в новую дорогу с ковшом на голове, а Лёва, затаив дыхание, ждал, что из этого будет, и не успел крикнуть «атас». Я так и застыл по стойке «смирно», а проклятый ковшик на этот раз, вместо того чтобы исчезнуть из капитанских глаз, стоит, словно гвоздём к макушке прибитый.
