Какое-то движение зарождалось в зале ожидания. Пока я лежал, поглядывая сквозь чуть приоткрытые веки, словно сквозь щелки между плотными шторами, мимо проследовали несколько служащих в аккуратной униформе. Они переносили вручную увесистые, подтекающие брикеты, похожие на плитки замороженной, голубовато-белесой студенистой жидкости, и по всему было видно, что это ценный груз.
Сквозь дрему я ловил мысль, словно кончик вьющейся разноцветной ленточки, и вдруг без какой бы то ни было связи припомнил одного забавного приятеля… Уже много месяцев пробежало со дня нашего знакомства, так хорошо мне запомнившегося и непосредственно после которого и произошло его страшноватое исчезновение в каком-то гнилом и мертвом пространстве между городской свалкой, кладбищем и железнодорожной насыпью. Он пропал без вести.
Я, кстати, был тогда, кажется, совершенно другим человеком: переживал многолетнюю семейную идиллию, был увлечен воспитанием нашего трогательного, нежного малютки, строил капитальнейшие планы относительно карьеры, наблюдал за кутерьмой экономики и политики, да с такой страстностью, что, рассуждая с приятелями о беззакониях и ограблении нашей бывшей державы, распавшейся на тектонические, дрейфующие мятежные «регионы», воображал себе ее географическую карту не иначе как в сравнении со специальной мясницкой схемой по разделке говяжьей туши по категориям — на ошеек, грудинку и тому подобное, — каковые замечательные схемы красовались некогда на почетных местах в каждом мясном отделе.
Итак, мы сошлись неожиданно на свадьбе, куда я и жена были приглашены в качестве чьих-то «очень хороших знакомых». Пока интеллигентно перепивающиеся гости перемежали тосты с рассуждениями о всегдашней чепухе вроде мафии, демократии, госбезопасности и диктатуре, я, отлучившись, оказался в уединенной курильне с красным бархатным диваном и бронзовыми пепельницами по бокам. Мой случайный собеседник выказал абсолютное равнодушие к перипетиям тогдашнего общественного «процесса» и поначалу виделся мне если не ущербным созданием, у которого ужасающе отсутствовали приличные каждому культурному человеку интересы, то по крайней мере весьма пошловатым субъектом, изрядно помешавшимся на любовных приключениях. Но с первого момента что-то удержало меня прервать завязавшийся разговор. Возможно, специфическая, феноменальная энергичность и естественность тона моего собеседника.
— Какую присмотрел себе здесь? — тут же спросил он вежливо.
