В дождливый день в конце пассажа на улице Портаферрисса они набили себе татуировки – каждый сделал маленькое число 13 над левой грудью.
⁂
За цинковой стойкой бара, известного своими анчоусами, на Пласа-де-ла-Вилья-де-Грасия, в районе Грасия, Морис больше часа тихо говорил за маленькими стаканами пива «Эстрелла Дамм», пытаясь успокоить нервы Чарли Редмонда, который два дня назад в Дептфорде убил человека.
Проблемы меня сами находят, говорил Чарли, и шальная слеза скатилась по его сентиментальной щеке. Я их не ищу, Морис. Они сами стучатся в дверь. Проблемы. С жирной наглой рожей.
Здесь с тобой пока что все будет в порядке.
В порядке? Это ты, блин, не видел, что я оставил на полу в туалете на Барфлер-лейн.
Плечи Чарли нахохлились от несправедливости. Синтия не хотела, чтобы он приближался к ним и на тысячу миль.
Можем пристроить тебя в Малаге, сказал Морис.
Уже меня гонишь?
Снаружи на площади сидел мальчишка-оборванец с флейтой и старым псом на поводке, и, пока мальчишка фальшиво играл на флейте и что-то напевал своему старому больному псу, пока поднимались к небу ломаные ноты, Морис поднялся из себя и увидел всю сцену сверху: площадь перенимала темные оттенки вечера – тихие и бархатные тона, – и по ней быстро шла Синтия.
Она вошла в кафе – и он снова оказался в своем теле. Она обняла Чарли и поцеловала в щеку. Сделала через его плечо Морису страшные глаза – сплавь его отсюда нахрен. Но безопаснее было держать Чарли Реда поблизости.
⁂
В неторопливые вечерние часы улицы Грасии почти опустели. Он позвонил матери из таксофона на площади.
Тебя кто-то искал, Мосс, сказала она. Причем самый мутный молодчик из всех, кто только напяливал костюм.
Костюм?
При полном параде, сказала она. Пришел весь такой.
Он понял, что мать знает все.
Я ничего не сказала, Морис. Стояла и разыгрывала дуру. А наш субчик – он только глянул на меня, с улыбочкой такой, да говорит… «Он все еще в Испании, миссис?»
Синтия сказала: когда мы отсюда уедем, то купим бар. Будем получать процент.
На следующий день он внес первый взнос за бар в Эшампле. Они знали, что город поднимется. Гуляли по нему по вечерам. Держались подальше от Барри-Хинес, потому что там из каждого подъезда пел героин. Наняли мазохистку из Сиджеса по имени Лаура, чтобы занималась баром по вечерам. Она привлекала клиентуру – других мазохистов, и скоро барыши удвоились.
Но что нам самим делать, Морис?
Ну что. Вечный вопрос.
В смысле, кто мы, нахрен, такие?
