Разговор с поэтом - Иулия Рапасей

«Знаешь, как зовёт меня печально бледная луна в бессонные ночи? Как тоска пожирает меня изнутри, и словно пьяный шут бестолково пародирует улыбку на болезненном лице? Русь, где твоё священноначалие?», – в безмолвие кричал гражданин села, последний поэт уходящей России, отдавший душу октябрю и маю, но только лиры милой не отдал.

«Хоть бы стать мне кустом у воды. Я молюсь на алы зори. Причащаюсь у ручья…», – шептал, точно молитву московский озорной гуляка, стоя в молитвенной позе. Ему грезились берега Оки, его малая Родина К., в эти минуты он не был похож на себя, на хулигана или похабника. Испуганное и светлое можно было различить на его лице, его кудрявые светлые волосы небрежно рассыпались по лицу. Сетовал на Вольфа Эрлиха. "Немедленно найди две-три комнаты. В 20-х числах переезжаю жить в Ленинград". Эх, Вова-Вова, так и не снял ему комнату. Пришлось остановиться после приезда 24 декабря в гостинице "Англетер". Недурна гостиная, и номер для партийных работников, светло, уютно…впрочем, это неважно.

«Я люблю Родину. Я очень люблю Родину! – вытер слезы, встал. – Чёрт! Где же эти проклятые чернила?! Как всегда не найти их. Я чувствую её холодное дыхание. Надо лечить нервы», – одна мысль сменялась другой в этом хаотичной страхе, который, как обычно, обуревает чувствами поэта.

Пришедший в этот мир он осторожно взял лезвие, быстрым резким рывком полоснул своё запястье – брызнула кровь. Боли не было. Сознание что-то затмило. Дрожащими руками что-то отрывисто написал.

«Какое сегодня число?», – очнувшись подумал он. Календарь показывал 27 декабря. «Боже, скоро придет супружеская чета Устиновых и Вольф Эрлих». Стук в дверь.

Холодно. Сердце едва стучит.

«Надо сказать администрации, что я устал. Пусть не тревожат».

Полночь.

«Душно мне в этих холодных стенах,

Сырость и мрак без просвета.

Плесенью пахнет в печальных углах —

Вот она, доля поэта».

О, если бы ты мог сказать мне? Сквозь века я услышала бы тебя. Спасла бы от этой змеи, что извивается у твоей шеи. Я подала бы свою руку. Если бы я только могла предотвратить твою смерть. Отменить глубокий траур. Потом ждет страшная участь твоего сына, Юрия, на моей земле. На Дальнем Востоке. Если бы ты только это знал! После тебя будут достойные гениальные поэты, у которых будет похожий слог и трагическая кончина: Павел Васильев, Николай Рубцов…Но всё это не то… Ты – маэстро, сотни тысяч преклоняются перед твоим талантом.

«Галстук очень жмет. Надо что-то делать». Он лёг на кровать, завязал галстук на трубе парового отопления. Сжимающая боль от удушения заставила его раскаяться, ощутить безысходность и черноту, тошнотворные пятна мелькали перед его рязанскими глазами; он видел мать в старомодном шушуне, деда с кулаками, женщин…точнее одну. "У меня была настоящая любовь. К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно….».