Ночной паром в Танжер | страница 25
Это просто страх, говорила она.
Страх превратиться в наших родителей, говорила она, вот из-за чего мы превращаемся в наших долбаных родителей.
Она не ошибалась: это разум формирует тело.
А потом на какое-то время они поддались безмолвию местности. И в будущем всегда станут называть это лучшим временем в их жизни. Когда у нас была гора и когда у нас была вода.
Пусть это будет сонное время, сказала она и медленно повернулась к нему белой ляжкой.
Она говорила, что деньги нельзя оставлять просто деньгами. Деньги должны работать. По вечерам оба учились водить – пока дневные часы сопротивлялись наступающей тьме.
Зажигание, сцепление, тормоз, говорил он.
Я же не совсем дура, говорила она.
Канавы в вечернем свете пели – птицы. Она ехала на тридцати километрах в час по проселку у Маам-Кросс. Из канав вспархивали пташки.
Слышал кукушку?
Ты за дорогой следи, Син. А то в поле уедем.
За рулем она была прекрасна – на лбу корчились черви концентрации. Она говорила, что самое важное – держаться как можно дальше от Чарли Редмонда.
По средам он завозил арендную плату Макганну в Клифден. Макганн был как из какой-то старинной истории – сельский аукционист с рыльцем в шерри. Вечно озадачивал жильца вопросами.
На острове все спокойно, Морис? На озере?
Тишь да гладь, мистер Макганн.
Ты вот что, ты за островом приглядывай. Он еще может преподнести тебе сюрприз. Однажды ночью.
С этим странным стариком они говорили о дожде и море, промысловых судах, тощих почвах в округе. Говорили о домах и цене на землю.
Самое время покупать, говорил Макганн.
Мне? Дома?
А что тебе еще делать с деньгами?
Когда бы Морис ни бросал взгляд на озеро, он знал, что на острове закопаны тела. Может, не в ближайшем прошлом. На «фиесте» же они смелели быстрыми темпами. По ночам в постели она заговорила о городах, жизни, людях. Они были слишком молоды для долины Маам. Идиллия подходила к концу, и, когда наступил май, он купил коттедж у Джона Джеймса Макганна за сорок тысяч фунтов. К концу месяца они сдали коттедж на все лето и переехали в Барселону.
Трахались они неистово. Она плевалась, кусалась и ругалась. Он нес какую-то гребанутую херню. Полоса синего-синего неба в прогале между шторами; его рука между ее ног. Пики и хлюпы, нежные глотки друг от друга, и нам целый день нечего делать, Синтия, да ничего делать и не надо.
Днем они гуляли по Барри-Готик. На древних узких улицах горбились горгульи, шептались фонтаны. Они примеряли одежду в стильных бутиках. Слушали хаус на кассетах из Корка и The Pixies – но только три первых лонг-плея. Поставку, которая вышла из Сеуты, приняли в ясную ночь в Айрис на побережье полуострова Беара, что принесло еще восемьдесят тысяч фунтов. Синтия спрашивала, можно ли лишить Чарли доли.