Ночной паром в Танжер | страница 27
О, у нас очень древняя профессия, сказал он. Мы торговцы.
Округа Страуд-Грин. Кости Лондона. Свет слабый и извиняющийся. Дилли в детской качалке – жутковато молчаливая, с широкими глазами. Синтия отошла на часок прогуляться. Перед домом весь день простоял белый фургон. Эльф в качалке удостоил полуулыбкой – сердцеедка ты моя. Морис смолил в окошко косяк. Сейчас Чарли Редмонд скрывался в долине Маам. Все пошло коту под хвост. Кроме денег – потому что деньги по-прежнему были баснословные.
И вот она приходит с улицы, с вытянутым лицом. В последнее время ее было все сложнее понять. Их обоих прибило зимой.
Она взяла у него косяк. Мрачно затянулась. Пришла с холодом дня на щеках. Февраль – у кого ни спроси, богомерзкий месяц. После родов она отощала. Ему хотелось обратно в Испанию. Лондон – серый, как голуби, серый, как пепел с окурков, грязный, как кладбище. Большой страх, тяжелое молчание – не из-за наркотиков ли на ранней стадии беременности ребенок теперь таращится на них из качалки, как гребаный зомби?
А еще грозится приехать его мать. Хоть под самосвал бросайся. Глухой гром вечерних поездов. Лицо Синтии – есть там вообще что понимать? «Что сейчас, что дальше?» Она устала и зачахла; нервы раздергало. Они разделили между собой дурь.
На дороге фургон, Морис.
Белый?
Он был там час назад и стоит до сих пор. В нем двое. Здоровые гондоны.
Он покачал головой и взял ребенка на руки – Дилли брыкнула ножками, как электрическими разрядами, насколько ей позволила пижамка Babygro.
Фигня.
Там двое. В фургоне. На гребаной дороге, Морис.
И скоро опять стемнеет – против февральского вечера во всех клетках на улицах загорался свет.
Думаешь, они так открыто о себе заявят?
Синтия выпустила густой зеленоватый дым в щель окна.
Я ебу?
Он встал на диван, чтобы выглянуть на дорогу. Ребенок все еще гугукал на руках. Он – как лис с носом по ветру. Надо защищать щенят.
Сразу перед таксопарком, сказала она.
Прогуляться мимо?
Даже не думай соваться в эту гребаную дверь, Морис.
Она заперла дверь на все замки. Он снова посадил ребенка в качалку. Лизнул бумажку для косяка.
Может, газовые счетчики в районе проверяют, сказал он. Может, телевизоры настраивают.
Какие еще, нахрен, счетчики?
Может, из управы Харинги.
Большую часть дня и ночи на улице было тихо. И то ли угрюмая, то ли настороженная атмосфера. Дочка тихо заплакала. Он снова взял ее, отнес на кухню, включил кран. Посмотрел на длинный задний сад, уходивший до крутой насыпи, до железной дороги. В поле зрения прогрохотал поезд. В вечернем дожде подсвечивались немые лица в вагонах. Как же тогда по ночам кричали лисы. Всхлипы Дилли затихли, текущая вода из крана кружилась у слива. Дочка молча и удовлетворенно подергивалась в его руках.