— Ладно, — ответил из-за двери высокий женский голос, и ребенок заплакал с удвоенной силой.
Маринка расстроилась и шла теперь тихо, вовсе опустив голову.
Дядя Витя открыл перед ней белую дверь с разболтанной металлической ручкой.
— Ваши ап… Короче, твоя комната. Смотри, обживайся, — серьезно сказал он, почувствовав, что новой жиличке совсем худо и тоскливо. — Вещи тут остались от прошлого жильца. Какие нужно, себе оставь. А остальное… позовешь меня или вон из шестой. На помойку отнесем.
Марина оглядела комнату.
По правде говоря, она представляла себе все совершенно иначе. Хотя комната была даже ничего: светлая, квадратная — четыре на четыре, с большим окном. На окне висел желтый от времени давно не стиранный тюль, но занавески не было. У самого окна стоял овальный стол с круглыми темно-коричневыми следами, по всей видимости, от горячей сковороды. У стола — деревянный стул, выгнутый как кошачья спина. У стены — узкая голая кровать с панцирной сеткой.
От вида сетки в груди что-то сжалось и противно заныло. Стало одиноко.
Странно было начинать новую, взрослую жизнь вот с такого вот железного остова. Ей почему-то казалось, что комната, в которой она будет жить, должна быть пустая. Только светлые стены, большое окно, стол, кровать, стул. Тут так и было, только пустоты отчего-то не было. Той пустоты, которую должна была занять она, Маринка. В этой комнате все еще кто-то жил. В этих кругах от сковородки на столе, в этом замызганном тюле…
У самой двери криво висела металлическая вешалка, закрытая цветной тряпкой, возможно застиранным женским халатом. И в этом всем тоже будто бы обитала чья-то душа. Душа очень грустная и ужасно усталая.
Под вешалкой стояла какая-то обувь и пара узлов с одеждой.
— А кто здесь раньше жил, — спросила Марина, — он что, умер?
— Бог с тобой, златая рыбка, — ответил дядя Витя, — родственники забрали. В Воркуту. Завернули деда Михалыча в пальто и увезли. Матрас и подушку забрали, а остальное Галка в узел завязала.
— А у меня подушки нет, — жалобно прошептала Маринка.
Дядя Витя растерянно поскреб пальцами короткий русый ежик на макушке.
— Да, деваха, — сказал он озадаченно. — Замуж идти, а приданого две дырки в носу да одна на мысу. Хотя… и с тем живут не тужат. Ладно, поищем тебе, дурехе, подушку.
Маринка присказки не поняла, но обещанию раздобыть подушку искренне обрадовалась. А еще тому, что жив незнакомый Михалыч и, значит, не будет являться ей по ночам из старого халата.
