Рузвельт говорил далее «об одном или нескольких» офицерах из штаба фельдмаршала Александера, посланных в Швейцарию для «проверки» точности того, является ли сообщение «в достаточной степени обещающим». Но это был начальник штаба Александера, который сам выехал ради этого дела, ради того, чтобы 18 и 19 марта вести переговоры с генералом Вольфом.
Наконец, Рузвельт говорил об «организации совещания» с целью обсуждения с немцами «деталей капитуляции», — совещания, на которое в случае необходимости были бы допущены и русские. Но постановка вопроса в такой форме исключала участие русских в самих переговорах. Они были бы приглашены на «совещание», чтобы присутствовать при подписании соглашения. Так как «совещание» должно было состояться лишь для этой цели в случае успешного окончания переговоров.
Но к чему вся эта дискуссия? В записке от 25 марта, составленной Черчиллем для Идена, министра иностранных дел, британский премьер раскрыл суть дела: «Государственный департамент настаивает на том, чтобы русские не присутствовали в Швейцарии».
Сталин вернулся к этому вопросу 3 апреля. «Вы утверждаете, — телеграфировал он Рузвельту, — что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью». По его данным, писал Сталин Рузвельту, «переговоры были и они закончились». По условиям достигнутого соглашения немцы должны были открыть итальянский фронт и дать возможность англо-американским войскам продвигаться на восток. Вот почему не желали участия русских представителей в переговорах. И Сталин упрекал Рузвельта, так же как и Черчилля, в том, что они «скрыли» от русских факт переговоров.
На деле «недоразумение», о котором говорил Рузвельт, заключалось в следующем: англо-американская сторона утверждала, что переговоры не велись, поскольку соглашение не было достигнуто, в то время как русские считали соглашение заключенным, поскольку переговоры действительно имели место.
Для американцев «это новое оскорбительное послание ясно свидетельствовало о том, с каким недоверием относились русские к [их] намерениям и сколь малое значение придавали они [их] обещаниям»[28].
К тому же «недоразумение» продолжалось. Настойчивость Сталина побудила Рузвельта представить ситуацию в противоположном виде в надежде таким образом обезоружить его. Рузвельт изобразил себя жертвой немецкой интриги, рассчитанной на то, чтобы вызвать разлад между союзниками. Ссылаясь на свою «честность» и «надежность», он вновь утверждал: «Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров». Сведения Сталина об этом, должно быть, «исходят из германских источников», поскольку немцы «упорно старались вызвать разлад» между союзниками, «с тем, чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершенные ими военные преступления». И «если таковой была цель» генерала Вольфа, то последнее послание Сталина доказывает, «что он добился некоторого успеха». Рузвельт заканчивал свое послание следующим патетическим призывом:
