25 марта он направил Сталину личное послание. Как ему представлялось, он уточнял дело и прежде всего должен был убедить Сталина в том, что не было переговоров без ведома русских.
«Я уверен, — писал он, — что в результате недоразумения факты, относящиеся к этому делу, не были изложены Вам правильно». И он брал на себя задачу изложить их правильно. Но факты, которые ему доложили, не соответствовали истине.
Он определенно говорил о «неподтвержденных сведениях», согласно которым «несколько дней тому назад в Швейцарии… некоторые германские офицеры рассматривали возможность осуществления капитуляции германских войск… в Италии». В результате этой информации фельдмаршалу Александеру разрешили просто послать в Швейцарию несколько офицеров своего штаба, чтобы проверить ее достоверность и, если она окажется в достаточной степени надежной, «договориться с любыми компетентными германскими офицерами об организации совещания… с целью обсуждения деталей капитуляции». И «если бы можно было договориться о таком совещании, то присутствие советских представителей, конечно, приветствовалось бы»[24].
Ответ Сталина (29 марта) на послание Рузвельта от 25-го был неопровержимым и затрагивал самую суть вопроса. Сталин ни в коей мере не возражал против переговоров, как таковых.
«Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрить их в деле открытия фронта союзным войскам».
Для Сталина главная проблема заключалась в отстранении русских от переговоров. «Но я согласен, — подчеркивал Сталин, — на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт». «Только в целях создания такой гарантии, — уточнял Сталин, — и было Советским Правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом».
«Я не понимаю, — добавлял он, — почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах и чем они могли бы помешать представителям союзного командования». Но Сталин это прекрасно понимал. Исключение русских совершенно изменяло смысл переговоров. Немцы имели в виду нечто большее, чем просто капитуляцию на итальянском фронте. Они ставили своей целью капитуляцию на всем западном фронте, которая могла бы привести к разрыву с русскими и заключению сепаратного мира с западными державами. Поэтому они и выдвигали в качестве предварительного условия неучастие русских в переговорах. Иными словами, все дело приобретало таким образом, по существу, политический характер. Отсюда серьезность ситуации.
