— Не думайте, что мне наплевать на своих. Я их очень люблю. И они так позаботились обо мне и так тепло меня встретили… Словом, я все время чувствовал, что веду себя, как неблагодарная свинья. Но ведь все это было не то, что мне нужно. Дорис совершенно права. Я сказал ей, что на ферме и не заметишь, как замкнешься в собственной скорлупе. А она ответила: замкнешься — значит, начнешь умирать. Да, война это всем показала, хотя, в сущности, для этого не надо было войны. И я просто не в состоянии был слушать все эти разговоры. Отец и брат говорят так, словно на свете есть только наша семья и все дело в том, чтобы нахватать побольше, потом засеять, вырастить урожай и опять нахватать, сколько удастся. Так было уже, а куда это нас привело?
— Чего же ты хочешь, Герберт? — спросил Алан. — Колхозов?
— Я еще не знаю, чего хочу, Алан. Не было времени хорошенько подумать. И человек я простой, неученый. Но я должен узнать, что лучше. Ясно только одно: не то хорошо, что хорошо для меня, а то хорошо, что хорошо для всех. Я знаю землю и люблю ее, но мне все равно, где работать: на собственной ферме, или в кооперативной артели, или в каком-нибудь коллективном хозяйстве русского типа. После всего, что мы пережили, мне противна прежняя тупая жадность и злобный визг, словно голодные собаки дерутся из-за куска падали. Не для того я вернулся, не за это я сражался на фронте. А если люди у нас намерены снова зажить на прежний лад, то, может быть, лучше просто уехать и попытать счастья в другой стране. Но как раз этого я не хочу. Я хочу остаться здесь и помочь нашей стране выбиться на правильную дорогу. Если за Англию стоило умирать, то надо сделать так, чтобы в Англии стоило жить.
— Верно, — заметил Эдди, — но разве решаем мы, фронтовики?
— Нет, — согласился Алан, — решаем не мы.
— Я этого и не говорю, — возразил Герберт. — Да и есть много ребят из наших, которые не согласны с этим. Мало ли мы их видели! Зато многие хоть и не были на фронте, а думают так, как мы.
Алан подмигнул Эдди:
— Его Дорис.
— Она вовсе не моя. Но она действительно из таких. Поэтому она и злилась тогда в Лэмбюри. А говорить с ней можно так же, как с вами.
— Ну, значит, тебе взаправду чертовски повезло, — сказал Эдди. — Держись за нее обеими руками. И не ломай себе голову над тем, где вы будете жить.
Минуты две все трое молчали, болотистая дымка сгустилась, в длинных тенях появилась синева, предвестник ночи. Яркая зелень лугов потемнела. По поверхности ручья время от времени пробегала серебристая рябь. Алан зябко повел плечами:
