— Как вы думаете… — Диана нерешительно взглянула на Герберта. — Эта девушка… ваша знакомая… Могла бы я познакомиться с нею?
— Она вам, вероятно, сначала не понравится. И вы тоже ей, вероятно, не понравитесь…
— Я знаю. Я помирюсь с этим, во всяком случае, постараюсь помириться. Но мне очень, очень хотелось бы поговорить с ней. Она женщина… Есть некоторые вещи… он их поймет.
Когда голос Дианы замер, Эдди набрался храбрости:
— У меня, знаете, большие неприятности с женой. У нас был ребенок… хорошая такая девочка… заболела и умерла… Ну, и это подействовало на нее… Поговорите с ней. За меня…
И у Эдди тоже медленно замер голос.
— Охотно, если только вы думаете, что я могу помочь. — Диана порывисто обернулась к Алану. — Вот ты говорил, что мы конченные люди. Но как будто это не так. К тебе пришли твои фронтовые товарищи. Меня мистер Молд просит поговорить с его женой. Значит, мы не такие уж бесполезные люди.
— Мы не конченные и не бесполезные люди, — ответил Алан, — если не отрываемся от народа. В конце концов мы ведь тоже народ. А некоторые, — вроде тебя, Ди, — даже на редкость симпатичный народ. Но мы должны помнить, что мы самые обыкновенные люди, такие же, как и все. И итти прямой дорогой, а не барахтаться в тупиках. Мы не должны отстаивать для себя привилегии, недоступные для народа. Это делали, между прочим, в оккупированных странах ловкачи, сотрудничавшие с немцами, — что же, мы видели, как расправились с некоторыми из них. Они протягивали руку смерти, чтобы в другой руке удержать что-нибудь для себя. Они думали, что очень хитры и ставят на верную карту. И их примеру до сих пор следуют многие. А я знаю, что они обречены. Застраховать только себя невозможно.
— Правильно! — подтвердил Герберт. — А если и можно, то все равно не надо. Я это понял, когда слушал речи отца. В этом корень зла.
— Родные старались для вашей же пользы, — попробовала возразить Диана.
— Знаю, — согласился Герберт. — Это-то и смущало. Но ведь пользы-то меньше, чем на грош! Горсточка людей, думающих только о себе и о своем куске и не желающих знать ничего и никого другого, — это уже не пройдет. Кончено!
— Он прав, — вмешался Алан. — Нельзя больше думать только о себе. Все мы плывем на одном корабле и либо вместе пристанем к ближайшему берегу, либо вместе пойдем ко дну.
— То есть что ты хочешь сказать? — с удивлением вскинул на него глаза Эдди. Он был по-настоящему растерян.
— Понимаешь, Эдди, — ответил Алан, — если мы будем придерживаться прежних, давно истрепанных и обветшавших истин, будем опять жить по-старому — хватать, отнимать и кусаться, — у нас опять будут жесточайшие кризисы, безработица, голод. Люди станут злыми, раздраженными. Хищники будут драться за рынки еще более свирепо, чем прежде. А это означает новые войны, новые перевороты и, весьма вероятно, новых безумствующих диктаторов. А мы, остальные, очень скоро превратимся в полуголодных и полусумасшедших дикарей, будем жить в подземельях и изготовлять самолеты-снаряды весом в тысячу тонн.
