Двинула с досады ногой по ведру, застывшему в углу: громыхнуло оно да и повалилось набок.
— Не пойму ее, — отозвался сын.
Подскочила к нему мать.
— Не в тебе ли самом причина? А? В себе покопайся… Если в доенку не подоить долго, так высохнет.
Сын поднял на нее в удивлении глаза.
— Да разве я… — проговорил виновато.
И она отошла, чувствуя, как с лица сходит жар, прислонилась к печке, повторила с осуждением в голосе:
— Разве, разве…
Откинувшись всем телом на стуле, сын посмотрел на мать: никогда она прежде в их отношения не встревала.
— Смотри, Джамбот…
Он поднялся, обнял ее за плечи, чувствуя, как мать на мгновение прижалась к нему.
— Перебродит… — успокоил он, выразительно кивая на дверь.
За ней притаилась Санька — подали голос половицы.
Анфиса не сразу отстранилась, а после того, как подумала, что не стоять же им обнявшись до вечера.
Влез Джамбот в полушубок, но не уходил, медлил, кажется что-то надумал сказать.
— Ладно, пойду…
Не решился открыться в чем-то, до другого раза оставил. Да как не оставишь, если Санька, это точно, ловит каждый шорох.
Под его шагом отозвались ступеньки, так скрипит на сильном морозе. Щенок не залаял, значит, признал Джамбота.
Оглянулась Анфиса на окна: сквозь узоры мороза пробивался слабый свет. Пора бы, однако, и Саньке, или за свиньями другие смотри? Они разве понимают, что неохота Саньке подниматься рано?
Сын ушел, не рассеяв ее тревоги, только прибавил к ней, на рану посыпал соль.
Выбралась наконец-то и Санька, буркнула что-то и — в сени, загремела пустым ведром, видно, налетела в темноте.
— У-у, зараза!
Усмехнулась Анфиса, ну и Санька, перекрестилась с утра пораньше. И чего ругаться? Протерла глаза и становись скорей на ноги. Другие в деревне встают, не лежать же весь день.
С тяжелым сердцем отправилась и она в свою столярную, все думая: «Прознают люди о нашей неразберихе — от стыда куда денешься? А Санька что? Погремит, шуму наделает и снова как бы только на свет народилась».
Никак не работалось ей, и печурку не разожгла, уселась и ни о чем не думает, будто выдуло все из головы, не идут мысли, пустота в груди, гулко, как в высохшем колодце.
За окном раздался шум мотора. Кому она понадобилась с раннего утра, да еще чтобы на машине приезжали? Зимой к ней редко идут, а весна начнется, тогда прорвет всех, только успевай поворачиваться.
Распахнулась дверь, и на пороге появился незнакомый человек: угадала в нем городского.
— Анфиса Ивановна?
Кивнула, глядит гостю навстречу.
