Он вдруг весело засмеялся, но, увидев, что двое мальчишек тоже глупо захихикали, Коун решил, что нужно либо на этом закончить речь, либо прямо переходить к делу. И он начал излагать свою теорию экономного расходования фруктов.
— Например, — серьезно заметил Коун, — вы, как я сейчас вижу, едите не для того, чтобы утолить голод, а от скуки, от нечего делать. Будьте любезны есть только тогда, когда вы голодны, и ровно столько, сколько требуется для утоления голода, не больше.
В ветвях кто-то издал звук, смысл которого Коун не уловил, и опять наступила тишина.
— Учтите, что другие тоже живые, свободные и равноправные существа и имеют равные с вами права на пищу. Я хотел этим подчеркнуть, что всякая свобода предполагает принятие на себя индивидуумами четких обязательств. Я думаю, у вас нет возражений?
Никто не ответил. Выждав минуту и переведя дух, Коун решил изменить подход:
— Послушайте, я расскажу вам одну историю.
Ему показалось, что обезьяны все как-то подались вперед и приготовились слушать.
«Они понимают», — взволнованно подумал Коун и стал рассказывать старую историю о том, как один шимпанзе по имени Леопольд, который был ужасно рассеянным, ел без остановки, совершенно не думая о том, что другим обезьянам тоже нужна еда, и доелся до того, что в один прекрасный момент лопнул. Мертвая тишина.
«Возможно, они уже слышали эту историю? — подумал Коун. — А может быть, им не понравился ее конец?»
Он спросил, нет ли вопросов. Но вопросов не было.
Тогда он рассказал о человеке, своем знакомом, который время от времени устраивал себе дневной пост, чтобы иметь возможность поделиться с теми, у кого совсем ничего не было. Однажды жена спросила его:
— Как ты собираешься делиться с ними тем, чего мы не едим, если нам самим есть нечего?
— Бог ничего не возьмет у меня и даст кое-что им, — ответил старый ребе.
Коун спросил, уловили ли они смысл того, что он им рассказал. Но обезьяны больше не слушали. Струя мочи, выпущенная с того места, где сидел самый сильный шимпанзе, едва не попала Коуну в лицо. Все пятеро спрыгнули со своих мест, захохотали и умчались прочь.
Коун за ними не пошел. Кто их знает? Может быть, им не понравились его рассказы, а может быть, он не сумел объясниться понятным языком и его речь была для них только набором невнятных звуков. Тщеславием было бы надеяться, что столь сложные понятия можно было втолковать с первого раза.
Им нужны были бузовские способности в области коммуникации. Придется перечитать еще раз записи доктора Бюндера. Там должно быть сказано также о том, как Бюндер осуществил свою операцию голосовых связок. Но, опять же, где взять необходимое для этого микроэлектронное устройство?
