— Езжай, езжай, сын мой, я как-нибудь доберусь!
В шумном галопирующем потоке резко выделялись лошади без седоков, покрытые покрывалом. Их вели под уздцы в стороне от общего движения. Это были лошади, которых собирались пускать на скачках.
Выгон уже пестрел людьми. Окраинные плетни были унизаны детьми.
Вскоре на месте, предназначенном для скачек, густо зароился народ. То там, то здесь слышались звуки гармоники. Тут же возникали летучие разрозненные джегу.
В одном месте два ряда верховых и пеших людей образовали длинный коридор, и всадники джигитовали в этом коридоре. Тут особенно был заметен великан Шумаф на своем Муштаке. Муштак, рассерженный, упрямо грыз удила и пятился прямо на людей. Шумаф безжалостно хлестал его плетью. Муштак, вконец разобиженный на своего огромного седока, рванулся и чуть не подмял людей. Послышались крики, хохот, свист, улюлюканье.
Но вот отношения Шумафа с Муштаком понемногу наладились. Повернутый к выходу из теснины коридора, Муштак помчался рысцой. Но как только он достиг конца коридора, Шумаф круто повернул его и вновь направил к ненавистной для Муштака теснине между ревущими людьми. Тут Муштак вконец разгневался — чего, в самом деле, этот верзила хочет от него! — и, не дождавшись удара плети, ринулся вперед. Он распластался по земле, почти касаясь ее отвислым брюшком.
Но Муштака и его хозяина всю жизнь преследуют неудачи, — доскакав до середины коридора, где на земле белела бумажка, в которую была завернута монета, Шумаф всей своей огромной тушей свесился вниз… Седло вслед за седоком сползло набок, и Шумаф, как огромный дряблый мешок, неуклюже упал наземь головой вниз. Муштак с седлом на боку убежал, брыкаясь. Но седок, со смешно раскинутыми руками, остался неподвижен. Крупная бритая голова его блестела, как тыква, с макушки стекали две струйки крови…
Шумафа тотчас же окружили и прежде всего обвели концом кинжала круг по земле. Многие из аульчан впервые увидели большую лысину на голове Шумафа и только теперь догадались, почему он всегда избегал снимать шапку.
Под обычные в таких случаях крики: «Разойдитесь, дайте, доступ воздуху!» — Шумаф пришел в себя. Первым делом он схватил шапку, натянул на голову, осоловело посидел некоторое время, затем стремительно вскочил, крича:
— Ай, негодный! Куда делся Муштак?
Джигитовка на этом оборвалась. Веселое возбуждение присутствовавших угасло, и люди стали расходиться в какой-то тягостной неловкости. Они все знали, что нет в ауле человека более крепкого в седле, чем Шумаф. Они помнили случаи, когда Шумаф, получив крепкого коня, оказывался непобедимым в борьбе за сафьян. Сегодняшнее падение Шумафа они не сочли за позор, и оно лишь расшевелило в их душе острое сочувствие к его бедности.
