Хаджирет, ни слова не сказав, повернулся и покинул джегу. За ним ушел и Хаджи Бехуков и некоторые из их сторонников.
Тем временем принесли чеканку и подушку и положили перед Халяхо и Нафисет, которые все это время стояли, застыв в гордом молчании, не принимая участия в пререканиях.
Составили комиссию для подсчета собранных денег. Разозленные выступлением Хаджирета и его компании, аульчане наперебой подзывали джегуако и вручали ему свою долю «выкупа». Джегуако носился по кругу, как на крыльях. Возвращаясь в центр круга, где, как изваяние, стояли два почетных пленника, он движением руки останавливал гармонику и выкрикивал тосты, в которых цветисто восхвалял дарителей. Все это было обычно для аульчан. Но один тост джегуако вызвал всеобщее одобрение и даже аплодисменты.
Куляц, старшая сестра Нафисет, подозвала Мхамета и сказала ему что-то. Мхамет в свою очередь подозвал джегуако и передал ему поручение Куляц, вручив при этом деньги. Джегуако в три скока очутился в центре джегу и произнес:
— Уи-уи-уиу! Взглянем в сторону Наджехабль[43], увидим там девицу одну: белое у сороки — цвет ее тела, черное у сороки — цвет ее волос, поступь лани — ее походка, крылья ласточки — брови ее! Прекраснейшая из всех существ, одаренных глазами и бровями, — дочь Устаноковых Куляц подозвала меня и сказала: «О, джегуако! В такой торжественный час словами не высказать всей радости моей за честь, которой аул удостоил сестру мою! За дорогих пленников твоих готова я и жизнь в дар принести» — и вручила мне сто светлых рублей. О, ненаглядная, часть души моей! Да будет вся жизнь твоя таких разумных поступков полна и счастьем обильна, как обильна щебнем долина Лабы, как обильна цветами весна!
День уже был на исходе, когда объявили о начале скачек. Джегу мгновенно рассыпался, и все устремились за аул, на выгон.
Если б не слышно было веселого говора, можно было бы подумать, что какое-то чудовищное бедствие надвинулось на аул и все бросились спасаться, кто как может. Взрослые торопливо семенили, а между ними бежали вперегонки юркие ребятишки. Тачанки, нагруженные мужчинами и женщинами, с грохотом мчались по улицам. Верховые, подымая страшную пыль, старались опередить подводы. Куда делись выдержка и степенная сдержанность адыге — все спешат, все стремятся вперед, охваченные азартом скачек! Даже величественные старцы — и те потеряли всякое самообладание и суетливо семенят по обочинам дороги. Иной из молодых всадников, встретив одного из таких старцев и вспомнив свой долг перед старостью, точно жертвуя жизнью, слезает с коня и предлагает его старику. Пешие, преисполненные уважения к сознательности молодого, провожают старика завистливыми взглядами. Но не всякий старик согласится воспользоваться своим правом: цветисто поблагодарив юношу, седобородый великодушно говорит:
