Много есть чудес на свете,
Человек – их всех чудесней.
Он зимою через море
Правит путь под бурным ветром
И плывет, переправляясь
По ревущим вкруг волнам.
Землю, древнюю богиню,
Что в веках неутомима,
Год за годом мучит он
И с конем своим на поле
Плугом борозды ведет.
Получилось так, что чтение сборника «Поэты пушкинской поры», которое происходило на скамейке во дворе между Калошиным и Староконюшенным переулком, завершилось стихотворением Баратынского «Разуверение».
И вновь от автора…
Конечно, сразу же вспомнил, как однажды романс на слова Баратынского и музыку Глинки в передаче «Музыкальный киоск» исполняли сестры Карина и Рузанна Лисициан. Передачу эту я почти никогда не смотрел, но тогда, не зная, что это Баратынский, почему-то дослушал романс до конца, и только после это выключил телевизор.
И вот теперь я шел по Арбату и напевал себе под нос:
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней!
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
Слепой тоски моей не множь,
Не заводи о прежнем слова
И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;
Забудь бывалые мечты:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты…
Странные поэтические и музыкальные параллели, однако.
Эписодий Двенадцатый
Откровение первое
Адмиралтейская набережная напротив дома Юрия Цехновицера, известного в Ленинграде как Цех. Здесь в 1962 году 22-летний Иосиф Бродский, положив руки на парапет, наблюдал течение Невы. Мысленно вопрошал сам себя – «поэт я или не поэт?» Такой вопрос, разумеется, приходил в голову и раньше, но отвечать на него положительно он почему-то не решался. Да, пишет стихи, или, как любил говорить, «стишки», но кто их не пишет, ведь стихосложение в чем-то сродни словоблудию, изящной словесной эквилибристике, и овладеть ею не так уж и сложно. Значит, тут дело в чем-то другом. Но в чем?
Иосиф смотрел на движение воды в сторону залива, а из-под воды на него смотрели рыбы, которые, скорее всего, тоже совершали движение в сторону залива. И вдруг в голове начало происходить нечто специфическое, чего никогда не было раньше, это было подобно вспышке, озарению. Глаза увидели пространство между водой и руками, которое эти руки и держали, а, следовательно, могли и описать его. Однако пространство это постоянно видоизменялось, и дело оставалось за временем, а точнее, за навыком успеть отобразить изменчивое состояние.
