Причем делал это вовсе не с целью прослыть безумцем, что надменно глумится над человеком, более привычным к изучению личных дел и рапортов, и лишь изредка пролистывающим «Огонек» и «Вечерний Ленинград». А поступал так инстинктивно, совершенно повинуясь зову языка, который в недрах советской бюрократической системы рокотал, наполняясь при этом особым эпическим звучанием. Погружался в эти недра со словами Вергилия на устах – «время уносит все».
Из эссе Иосифа Бродского «Скорбь и разум»: «Фрост очень вергилиевский поэт. Под этим я подразумеваю Вергилия “Буколик” и “Георгик”, а не Вергилия “Энеиды”… Он кое-что понимал в том, как кормиться от земли, – во всяком случае не меньше Вергилия, который, по-видимому, был кошмарным фермером, судя по агрономическим советам, рассыпанным в “Георгиках”… За несколькими исключениями, американская поэзия по сути своей вергилиевская, иначе говоря, созерцательная. То есть если вы возьмете четырех римских поэтов августовского периода: Проперция, Овидия, Вергилия и Горация как типичных представителей четырех известных темпераментов (холерическая напряженность Проперция, сангвинические совокупления Овидия, флегматические размышления Вергилия, меланхолическая уравновешенность Горация), то американская поэзия – и поэзия на английском языке вообще – представляется поэзией главным образом вергилиевского или горациевского типа… Сходство Фроста с Вергилием не столько в темпераменте, сколько в технике. Помимо частого обращения к личине (или маске) и возможности отстранения, которую вымышленный персонаж дает поэту, Фрост и Вергилий имеют общую тенденцию скрывать реальный предмет диалога под монотонным матовым блеском своих соответственно пентаметров и гекзаметров».
Монотонное звучание слова Фроста напоминает Иосифу монотонный питерский дождь, который стучит по карнизам и крышам, заливает дворы-колодцы (это разумно, ведь в колодце должна стоять вода), размывает правый берег Невы, так что совершенно невозможно увидеть Петроградку и с воем уходящий в сторону Володарского моста буксир «Флягин».
Роберт Ли Фрост смотрит на Бродского с фотографии, что теперь прислонена к электрофону «Юность», к печатной машинке, к полке с книгами, к пустой бутылке Jack Daniels, к фотоаппарату «Салют».
Какое-то время Иосиф смотрит на географическую карту с глазами посередине, что висит на стене. Затем подходит к карте и, в области Мадагаскара и мыса Горн, шариковой ручкой подрисовывает рот.
