Она утерла слезы и вольчьи слюни рукавом и сказала твердо:
— Пойду, если надо будет. И убью.
Встала, отряхнула штаны от сена и добавила:
— Я закрою дверь на крючок снаружи, иначе ее ветром распахнет. Если надо чего, слева лаз наружу, сама копала. Подроешь, ты крупнее.
* * *
Охотник выбрел к ее хижине под утро, едва живой, и не пустить его — значило убить. Нельзя тут не впустить путника, кем бы он ни был.
— Д-думал, об-бморозился, — сказал он, протянув руки к очагу.
«Обморозился — не дошел бы», — подумала Люта, отпихнула от огня и протянула варежки. Сама вязала, как Трюдда научила, вышло косо… да еще по великанской мерке — точно на мужскую ногу налезли. Не отцовские же носки ему давать! Самой пригодятся!
— А ты чего тут опять? — спросила она.
— Ты будто и не рада меня видеть, а?
— Я никому чужому не рада. Так и не поймал того серого?
— Погоди, я объясню, — поднял руки Айлан. — Только дай поесть чего-нибудь.
— Чего-нибудь денег стоит. Или моего дня в лесу. Есть чем заплатить?
— Найду, — мрачно ответи Айлан. — В мешке кошелек… Э, куда полезла! Сам достану!.. Ну, как пальцы гнуться начнут…
Они молча сидели у огня, а Люта думала о странном волке там, в сарае, потому и прослушала начало рассказа.
— А? Что? — встрепенулась она.
— Сначала спросила, теперь уснула?
— Я не уснула. Скажи снова.
Под ее немигающим взглядом Айлан вынужденно повторил:
— Ты же знаешь, я охотник на оборотней. И не тверди, что луна только растет! Это… Ох, не надо бы тебе этого говорить!
— Ты всегда можещь меня убить.
— И всю деревню вырезать? Будто тебя там никто не знает! — Айлан посмотрел на нее в упор и осекся. — Ладно… Слушай, в общем, и дай чего-нибудь перекусить, прошу! Заплачу я тебе, не смотри так…
Он ел сыр, заедал сухарем и рассказывал.
Далеко-далеко отсюда, так, что даже с самой высокой сосны не видать, жили-были князь с княгиней. Родились у них два сына — рост в рост, волос в волос, голос в голос. Только одного поранил на охоте волк, и непростой…
— И всем было всё равно? — спросила Люта.
— Да… он второй родился, не наследовал бы. В полную луну его, конечно, запирали в подвале, но он не выл даже. Молча сидел. Это потому, — добавил Айлан, — что его наставник сказал: какой ты мужчина, если скулишь, подобно щенку?
«Ты не знаешь, насколько это больно!»
— Какой ты мужчина, если не можешь вытерпеть пару дней без еды?
«Ну, так сойдет», — согласилась Люта.
— И к кому ты взываешь, если никто не придет? — закончил Айлан. — Вот так Эре учили быть мужчиной. Потом его еще испытывали, прежде чем выпустить в лес. Он всегда возвращался. Возвращался человеком, понимаешь?
