И все-таки Люта расслышала сквозь вой ветра другой — короткий, волчий. Явился все-таки.
— Входи давай, — велела она, вышла и открыла дверь в сарай.
Там было холодно, но все ж не так, как снаружи, а еще валялась охапка сена, не до конца изъеденная мышами: Тан делал вид, будто пытается завести кроликов, а сам натаскивал на них Люту. Сено так и осталось с той поры — все недосуг было выбросить.
Серый дрожал и поджимал лапы по очереди, а когда все же лег, Люта увидела — подушечки стерты в кровь.
— После такой метели не найдут, — сказала она зачем-то, хлопнула себя по лбу и выскочила наружу.
То есть в дом, за оттаявшей лосиной ногой и за горшочком с гусиным жиром: никогда она не понимала, на кой он отцу, теперь вот дошло. На себе-то она всё зализывала, а отец часто мазал этим жиром то помороженное лицо, то какие-то ссадины. Помогало или нет, Люта не знала, но если очень сильно верить, неужто не поможет?
— На, грызи, зубы только не сломай, — сказала она и принялась мазать ему лапы. Хуже точно не станет…
Серый понюхал мясо, отвернулся и уронил голову — казалось, у него нет сил даже есть. Цепочка снова блеснула в тусклом свете, и Люта схватила ее, чтобы не потерять в густом меху.
— Погоди, я просто посмотрю…
Он зарычал еще громче и оскалил зубы, и Люта выпустила его.
— У меня есть похожее, — сказала она и сунула руку за пазуху, за изрядно потертым красным кожаным ошейником. — Папа надел его на меня, чтобы никогда не перепутать с другими волками. И я всегда надеваю его, когда перекидываюсь, и тогда папа будто бы еще жив… Понимаешь?
Неизвестно, понял ее чужак или нет, но подставил шею и позволил нащупать цепочку. Нет, не серебро это было, скорее уж, вороненая сталь. А что за значок на подвеске, Люта не поняла, никогда таких не видела.
— Спросить бы тебя, почему ты такой… — тут Люта хлопнула себя по лбу. — Полнолуние скоро! Ты мне скажешь, скажешь ведь?..
Чужак снова положил морду на лапы и прикрыл глаза.
— Не веришь. Слышал, как я говорила с охотником… Ну так он прикончил того самого, который маму мою убил и меня покалечил… Папа всю жизнь искал того оборотня, искал, а когда тот пришел, ничего не смог сделать, а охотник взял и застрелил…
Люта даже не поняла, что плачет: у нее всегда так было, просто льется вода по щекам. Ощутила только, что чужак лижет ее лицо и сам словно плачет, повизгивает тихонько.
— Папа сказал, нужно быть сильной, — всхлипнула Люта, и волчий язык снова умыл ее лицо. — И я очень сильная, так даже Трюдда говорит! Я могу жить одна, я любого зверя свалю… на медведя не пойду, наверно, но…
