Жили беззаботно, легко, никому не приходилось думать о хлебе, о жилье, а мелким невзгодам не придавали значения: молодость брала свое!.. Простота жизни, совместный на площадке труд и шумные по вечерам гулянки захватили девушек; только Катя Кожевникова оставалась такой же замкнутой, нелюдимой…
Варвара пыталась усовестить Радаева, когда бывала в городе, но не смогла ничего добиться.
Как-то среди дня Варвара Казанцева пришла к Кате и застала ее лежащей на койке — в белой нестиранной кофте с разорванным плечом и с непричесанными волосами.
— О чем думаешь, голубынька? — участливо спросила Варвара, присаживаясь к ней.
— А так, о чем придется. — И Катя обиженно поджала губы. — Все бросят — так призадумаешься.
— Полно а ты… зачем печаль на себя напускаешь!.. Живи, как люди… Уж очень ты опустилась что-то…
— Тебе хорошо давать советы, — отвернулась Катя. — А случись с тобой самой…
Казанцева перебила ее:
— А ты не злись. Этим судьбы не поправишь. Не знаючи жизни, видишь только свою печаль, а умом раскинуть да вокруг поглядеть — способности нету. Стоишь на мосту, а ищешь броду. А ведь теперь жизнь-то совсем по-другому идет!.. Бывало, гляди того, засосет бытейская гниль, — а помощи никакой ниоткуда: прав не давали, заботой да обхожденьем не баловали. Чуть баба посмазливее — так заманят, так улестят, а после на улицу выбросят… А на честную работу вступишь — себя не прокормишь. Учиться надумаешь — дорога камнями заложена, не перелезешь… Ты слушай, девонька, слушай.
— Говори, я слушаю, — сказала Катя неохотно.
— Я вот тоже, в твою пору, в город одна пришла — и много грязи под ногами видела, горькую полынь пила — ну только не сдалась, а даже напротив — силу в себе возымела. Потом замуж вышла за грузчика, — был ничего парень, а потом пить начал… Оба мы работали тогда на Любимовских пристанях, — только жизнь-то была нелюбимая, — горько улыбнулась Варвара. — А тут дети пошли. Я зову его обратно в деревню, а он не хочет. Тайком от меня избу в Ключихе продал, а деньги — по ветру пустил… Так, в пьяном виде, и ушел на тот свет.
Трое детей после него осталось. Дети с голоду пальцы до крови изглодали, а я гляжу, плачу — и на кусок им не могу заработать. Да еще хворь привязалась… Пошла грузить, а ноги не держат и перед глазами белые мухи летают от слабости. На пристани жара, шум, грохот… понесла ящик с папиросами и на сходнях упала… очнулась — лежу на берегу за лабазом и подле меня никого нет. И такой страх обуял, — хотела в реку сунуться, да ребятишек вспомнила: ведь меня они с хлебом ждут?..
