— Посмотрим.
— Так и будет. Зло не останавливается. Нигде, ни в одном углу не оставить бдительной честности. Вытравить. Замазать в грязи.
— Как они меня замажут?
— А ты и не заметишь. Тебя, прежде всего, споят. А пить тебе нельзя, плохое здоровье.
— Перестань, перестань, — сказал Ваня и покосился на недопитое вино.
— Тебе нужна среда. Не такая! Тебе кажется, что ты утверждаешь себя. И тот тебе знаком, и этот, идешь по городу, — на каждом квартале: «Ваня! Ваня! у меня к тебе дело». Приучают тебя заниматься тем, что никому не нужно, но что подается как необходимое и важное едва ли не для всего народа. А это нужно Лолиям, спекулирующим на простодушии народа. А если ты вырастешь, — Дмитрий поднял палец, — пусть и в одиночестве, сбережешь в себе божеские зерна, раскроешь душу свободно, чисто, то они сами станут заискивать и желать твоей руки. Но ты уже другой, тебе их прикосновение уже не страшно. Ты созрел, гусеница в твою душу не успела вползти. Ты независим, ты сам. Ты выстрадал свое, а не купил вывеску, как Лолий. Разница есть?
Ваня недовольно молчал.
— Не веришь в себя?
— Верю, — слабо ответил Ваня.
— Я почему распинаюсь-то перед тобой? Очень мне приятно читать нотации?! Ты хороший, от природы хороший. И не уснула еще во мне благодарность, — второе. Я приехал на юг, у меня никого не было в городе, помнишь? Кто меня обогрел, приглашал на праздники, на Новый год, считался с моей нищетой? Ты. Кому я письма от Егора, Никиты читал? Я с ними дружил крепко, как-то идеально, воспитывался этим чувством верности, — и я шел поделиться с тобой. И куда же ты повернул? К Лолию? Иди, иди. Ты предаешь не меня, а свое. Ты сам чувствуешь, как шаг за шагом в чем-то уступаешь, сдаешься, тебе неудобно перед старыми товарищами, и ты вынужден лгать им, скрываться от них. Пропадай! Жизнь так, Ванюша, устроена, что человек во всем обязан прежде всего самому себе. Перед кем ты сгибаешься? Сегодня он царь и бог, а завтра никто! Астапов верно сказал: «Вы здесь временные, а я постоянный». А ты-ы? О чем думаешь? Золотые пальцы — твое постоянство. Ай, ну тебя. Устал аж. Что я — учитель вам?
Дмитрий умолк. Ваня выпятил толстую нижнюю губу, изумленно глядел на Дмитрия. Он видел, как Дмитрий страдает, и хотел перебороть его настроение каким-нибудь пустяком: анекдотом, сплетней, шуткой. Но не решался.
— Все будет хорошо, — сказал он.
— Все будет хорошо, — повторил Дмитрий так же неопределенно, как Ваня.
«Всех расшвырял, — с усмешкой думал он о себе на улице, — всех на ум наставил и… один… до дому, до хаты. Горька моя участь: обнимают, целуют при встрече, дают надежды и чувство привязанности, а потом все забывают: и тебя, и свои слова… Ваню у меня отняли… Что я мог ему дать, кроме искренних слов?..»
