Узнав его, Тарасий отошел в сторону: не мог он просить лошадь у Барнабы! Это взял на себя Гигуца: какие тут еще могут быть счеты, когда надо спасать женщину!
Барнаба, выслушав, в чем дело, тотчас же сошел с лошади.
— Вот видите: оказывается, это не так плохо, когда у человека есть кое-какое добро. И лошадь может понадобиться, — заметил он, пересаживаясь на арбу.
Голос его звучал так насмешливо, что Тарасию захотелось вернуть Гигуцу. Но тот был уже за рекой. Он скакал по Хонской дороге и все удивлялся: как это Барнаба, спешивший на базар, проявил вдруг такое великодушие?
«Видно, и в ад иногда заглядывает солнце».
Поздно ночью Гигуца Уклеба осадил взмыленную лошадь около дома Хазарадзе и распахнул ворота перед пролеткой врача.
— Еще час или два — и я был бы бессилен помочь, — сказал врач, сделав жене Тарасия укол.
А Тарасию эти два часа обошлись очень дорого. До того дорого, что могли навсегда опозорить перед партией.
Всему селу стало известно, что в трудную минуту он воспользовался помощью Барнабы. Все хвалили Саганелидзе за его великодушный поступок, и Тарасий, который дал себе клятву — до конца вести беспощадную борьбу с Барнабой — своим классовым врагом, был теперь по рукам и ногам связан оказанной ему услугой. Тарасий даже не пошел на собрание, когда сход решал, что делать с мельницей Барнабы: совсем отобрать ее или сдать в аренду бывшему хозяину.
«Теперь люди скажут, что у меня нет совести… Грош мне цена как руководителю!» — злясь на самого себя, с горечью думал Тарасий. На собраниях, когда ему нужно было выступать против Барнабы, его словам уже не хватало прежней остроты и силы.
Барнаба прекрасно понимал, что́ происходит в душе Тарасия, и решил воспользоваться этим. При встречах с Хазарадзе он широко улыбался, показывая белые крепкие зубы, протягивал руку, спрашивал, как здоровье жены, или заводил разговор о сельских делах. Тарасия душила ярость. Не ответить на приветствие Барнабы он не мог. А между тем эта простая, безобидная с виду вещь — обмен приветствием, эти рукопожатия и расспросы о домашних связывали его как путы… Не раз решал он не здороваться больше с Барнабой, но тот заговаривал с ним почти всегда на людях. Секретарю партийной ячейки волей-неволей приходилось отвечать — иначе он рисковал прослыть среди односельчан недобрым, неблагодарным человеком. Раньше Барнаба очень не любил ходить к «этим большевикам» в исполком. Теперь же он каждый день навещал Дашниани — мирно скрипели ступени старой лестницы под его сапогами, будто ничего в мире не произошло и не изменилось. Поэтому Тарасий старался как можно реже заходить в исполком. Однажды Барнаба даже пришел к Тарасию домой — попросить у него на время зернодробилку. Тарасий, скрепя сердце, торопливо вынес ему злополучную зернодробилку и при этом опасливо поглядел вдоль улицы — не видит ли кто-нибудь его с Барнабой. На улице никого не было, кроме Бачуа Вардосанидзе, и Тарасий успокоился.
