— А головастик откуда взялся?
— Головастик? Головастик — из материи. Только не из такой материи, — Дахундара смял в руке полу своей рубахи, — а совсем из другой.
— Из какой другой?
Дахундара сам не знал, что представляет собой эта породившая все живое материя.
— Не могу я все рассказать, дружок, — хитрил он, отводя взгляд от нетерпеливо ждущих ответа глаз Меки. — Ты еще ребенок, не твоего ума это дело. Придет время — объясню все до конца.
Коптилка тускло освещала тесную комнатушку. На дощатых с широкими щелями стенах шевелились огромные черные тени. Подперев ладонью щеку и боясь пошевелиться, слушал Меки своего непутевого разговорчивого друга. А Дахундара с наслаждением посасывал трубку и все говорил и говорил, тревожа зарытые где-то на далеком острове кости Чарльза Дарвина.
Паромщик уснул. Черные от загара, похожие на чертенят пастушата облепили паром и гоняли его от берега к берегу. В тени деревьев, пережевывая жвачку, лениво двигали челюстями разомлевшие от жары коровы. Меки нес на мельницу зерно. Взвалив на спину мешок, он шел по заросшей тропинке, с трудом продираясь сквозь цепкие колючие ветки боярышника. За лето Меки возмужал, раздался в плечах. Не хватало только какого-то последнего удара резца, чтобы этот мешковатый увалень превратился в красивого молодца. Но, возмужав телом, Меки стал еще более забитым и приниженным душой. Тяжкое бремя батрацкой жизни совсем пригнуло его к земле и с детства лишило его великого дара, без чего человек почти не человек, — чувства собственного достоинства и чувства равенства с другими людьми. Над ним насмехались, его обижали — он молчал, беззлобно терпел насмешки и обиды, даже заглядывал обидчикам в глаза. Вместо того, чтобы платить им той же монетой, он кому одалживал удочку, кому делал силок, кому оказывал еще какую-нибудь услугу, надеясь смягчить зло добром. Но недаром говорит пословица: «Камень, катящийся под гору, не остановишь самым низким поклоном».
Однажды Чолика и Хажомия сыграли с Меки такую жестокую шутку, что он готов был со стыда наложить на себя руки. Запарившись на работе в духане, Меки пошел искупаться. «Окунусь разок-другой — и сразу обратно», — решил он и, не спросясь Эремо, спустился к парому. Пока он бултыхался в воде, Хажомия и Чолика утянули его старые, латаные и перелатаные штаны, намочили их и завязали на концах штанин тугие, величиной с грецкий орех, узлы. Потом созвали пастушат и вместе с ними спрятались поблизости в кустах, чтобы тайком потешиться веселым зрелищем. Меки вышел на берег, надел рубаху, прыгая на одной ноге, попытался просунуть ногу в штаны — и, потеряв равновесие, шлепнулся в воду.
