Рева быстро снимает звездочку на пилотке, знаки различия, оставляет у нас автомат и, сунув пистолет в карман, выходит на дорогу.
Мы снова остаемся одни с Пашкевичем. Со стороны дороги доносятся глухие голоса и снова смолкают. Шумит клен над головой. Клонит ко сну.
— Пора, комиссар, проведать Реву, — будит меня Пашкевич.
Выходим на дорогу. Шагах в десяти от Павла Федоровича расположилась на траве группа мужчин. Одни курят, другие закусывают. Все они в штатской одежде, выцветшей, помятой, видавшей виды.
— Откуда и куда, странники?
— С разных сторон, в разные места, товарищ командир! — четко докладывает один из них и браво вытягивается передо мной. Он в штатском, его давно не бритое лицо покрыто черной щетинистой бородкой, но это не скрывает ни его молодости, ни военной выправки.
— Из Вязьмы в Конотоп к родственникам, — откликается второй.
— В Суземку иду, работу шукаю.
— Из Буды в Челюскин, товарищ командир, — сообщает тот, кто поднялся первым. — За лекарством ходил. Отец болеет, — и вынимает из кармана пузырек с реванолем.
— Чем же отец ваш болен, что реваноль понадобился? — спрашивает Пашкевич.
Наш собеседник смущен. Он явно подыскивает ответ и, наконец, выпаливает:
— Чирьями болеет!..
— Куда путь держишь, землячок? — раздается с дороги громкий голос Ревы.
Выходим на дорогу. Рядом с Ревой стоит мужчина. На нем черная куртка и серовато-грязные штаны. За спиной мешок, в руках кривая суковатая палка. Редкая всклокоченная бороденка. Взгляд быстрый, настороженный, трусливый.
— Из плена? — слышу удивленный голос Ревы. — Добрый у тебя был плен, браток: чайку попил и пошел до своей хаты.
— Немцы отпустили. Из Куйбышева. На Волге.
— На Волге? — перебивает Пашкевич. — Толком говори.
— Попал в плен. Отправили в лагерь. В Куйбышев. Много нас. Тысяч десять. — Незнакомец говорит скороговоркой. — Пришел немецкий полковник. Сказал — войне конец, можно ехать по домам. Я и подался до дому…
— А где же фронт?
— Фронт? За Волгой. На Урале… Там, — и незнакомец неопределенно машет рукой в сторону леса. — Только теперь нема фронта. По домам…
Прохожий трусливо отводит в сторону бегающие глаза.
— Лжешь? — Пашкевич вплотную подходит к незнакомцу. — Скажи: лжешь?
— Правда. Истинная правда… Кончилась война. С Волги приехал. Поездом. С Куйбышева.
Рева внимательно оглядывает прохожего и вдруг говорит удивленно-радостным тоном:
— Так це ж мой родной город. А ну, рассказывай!.. Сидай, сидай… Куришь?
Они садятся у обочины, закуривают.
