…Рабочие окружили вылезавших из кабин Бирина и Гайдаренко, жали им руки, обнимали.
Особенно шумно восхищался механик Костя Зуев:
«Вот это летчики-испытатели! Двое против пятнадцати, — и наш верх! Да за такое «Героев Советского Союза» дадут!»
— Чем языком трезвонить, — осмотрел бы машины да заплаты поставил бы в пробитых местах! — резко оборвал его Бирин.
Обескураженный механик кинулся осматривать самолеты.
На полуторке подъехал Николай.
— Поздравляю! Это подвиг… настоящий подвиг! — Он обнял Бирина и Гайдаренко. — Поеду к месту падения мессершмитта.
— Зачем? — удивился Бирин. — Смотреть на рожу гитлеровского пилота? Слишком много чести для него!
— Хочу осмотреть уцелевшие части самолета.
— Это другое дело. Врага надо бить и приглядываться к нему: нельзя ли чему поучиться. Факт!
Когда Николай уехал, Гайдаренко, не глядя Бирину в глаза, спросил:
— Послушай, Пал Палыч! Там… во время боя… боялся ты? Хоть одну минуту… было страшно?
— Боялся. Они могли на Ленинград бомбы сбросить — как тут не бояться? Знаешь, сколько дров наломали бы? А наше Пе-Ве-О прохлопало этот налет. Факт! — ответил Бирин.
* * *
Поезд шел медленно: на многих перегонах полотно было наскоро восстановлено нашими железнодорожными частями, и машинисты соблюдали сугубую осторожность. В лесах бронзовым огнем горела умирающая листва берез и дубов и вверху видны были оставленные птицами гнезда, а местами уже стояли в голых сучьях черные, словно обугленные деревья. В низинах и овражках дымились туманы. По желтым скошенным лугам, по ярким полянам пробегали тени облаков.
Николай смотрел на черную, сожженную немецкими бомбами деревню — пустую, безлюдную, с поднятыми к небу худыми руками колодезных журавлей.
Хмурил брови, но оторваться не мог. Весь он полон был мрачным любопытством.
И вдруг на выезде из деревни, среди горбатых обугленных печей, забелели свежезаструганные бревна. Люди весело хлопотали возле них. Стучали топорами. Ставили новую избу.
— Хорошо! — громко проговорил Николай.
— Чему ты обрадовался? — спросил Бирин, заметив, как посветлело лицо Николая.
— Жизни, Пал Палыч. Еще пепел и гарь носятся в воздухе, а уже стучат топоры. Жизни народа не остановишь!
Бирин и Гайдаренко играли в шахматы. В эту всегда отличавшуюся тишиной и степенностью игру они вносили столько шума и азарта, точно здесь разыгрывалась настоящая баталия.
— Ну, ты и лиса. Пал Палыч! Отвлек мое внимание второстепенным, а сам вон куда ударил!
— Не воронь! Это тебе не бирюльки, а шахматы — стратегическая игра! — хохочет Бирин, довольный удачей.
