Младен встал и принялся расхаживать по комнате.
— Продолжай, продолжай! — сказал Бенчев с притворным спокойствием и налил себе ракии.
— На вашем месте я бы так заявил: товарищи, эта стройка неосуществима. Освободите меня, я не могу нести ответственность за неминуемый провал. Не расхищайте народные деньги. Верните страну ко временам идиллических пастушков!
Бенчев больше не улыбался.
— Какое мне дело до того, что ваши сломают тут себе шею! — яростно выкрикнул он. — Пусть сломают! Чем скорее, тем лучше. Я не несу никакой ответственности. Не я разрабатывал проект, не я возглавляю строительство. Что я тут? Десятая спица в колеснице. Пусть лучше призадумаются те, кто сидит в управлении. Если бы даже у меня хватило смелости высказать им все это в лицо, ты думаешь, меня послушают? Назовут, как и ты, саботажником. Что я, сумасшедший, чтоб лезть на рожон?
Кровь ударила Младену в голову. Сейчас он почувствовал, что заговорит слишком гневно и вызывающе.
— Тогда, значит, вы настоящий враг.
При слове «враг» лицо Бенчева исказилось страхом, и он спросил, не скрывая беспокойства:
— Ты в партии? Я тут разболтался, доверился тебе. Вот к чему приводит откровенность. Вместо того чтобы прислушаться к моим доводам, задуматься над ними, оценить их, ты начинаешь кричать, обвинять. Нет, я не враг и не саботажник. Только я не ослеплен, как все вы, и вижу вещи в их истинном свете. А то, что мне поручили, выполняю честно, насколько хватает умения.
— В этом я не сомневаюсь, — озадаченно ответил Младен, — но почему бы вам не быть честным до конца?
— Я тебе сказал, почему. А ты всегда честен до конца? — инженер взглянул на Зарева в упор.
— Вероятно, нет, — искренне ответил юноша, — но никогда я не смог бы стать сознательным вредителем.
Младен направился к двери.
— Вы забыли куртку, молодой человек. — Бенчев в любых обстоятельствах умел быстро восстанавливать присутствие духа.
Младен вернулся, взял куртку и вышел.
Комната, о которой говорил ему завхоз, была в соседнем доме — двухэтажном здании с длинным коридором. Едва открыв дверь, Младен испытал новое разочарование. Он остановился на пороге и несколько мгновений колебался, стоит ли входить. Возле неубранной, неопрятной кровати валялись облепленные засохшей глиной ботинки. Из одного торчал носок. Другой, грязный и рваный, закинут под стол, прикрытый вместо клеенки старой газетой с прилипшими к ней хлебными крошками. Рядом с немытой чашкой — кусок брынзы, обернутый мокрой разорванной бумагой, на полу — пепел, окурки, щепки. В углу за кроватью навалены дрова.
