В этот вечер курсанты уснули далеко не сразу. Местные, преодолев минутную растерянность, тут же собрались и покинули общежитие. А тем, кому некуда было идти, оставалось лишь завидовать и придумывать, как все-таки использовать полученный выходной. И Тепляков оказался среди них. Кто-то предложил во второй половине дня отправиться в ресторан и там расслабиться по полной программе. Но его не поддержали.
— Утром в понедельник ты если и будешь как штык, то уж точно — не как стеклышко. И что тебе скажет Никитич, к гадалке ходить не надо.
И лишь лежа в постели, подоткнув под себя одеяло и проваливаясь в сон, Тепляков вдруг увидел испуганные глаза девочек, которых он чуть не сбил, выскочив из подъезда пятиэтажки, услышал голос Татьяны Андреевны, умоляющий его непременно заходить к ним, если окажется в городе, вспомнился рассказ их соседа, подвозившего Теплякова.
Но если заходить, то когда? С утра, пожалуй, рано. К обеду? Тоже как-то неловко: подумают, что пришел поесть. Лучше всего, пожалуй, часа в три. А вдруг они куда-нибудь уйдут? Скажем, к кому-нибудь на день рождения. Или в кино. Или еще куда-то, а он придет, да еще с цветами, без которых никак нельзя. Вот ведь незадача. А если позвонить: мол, так и так и прочее?.. Тоже как-то не по себе.
Так ничего и не решив, Тепляков уснул, но, в отличие от прошлых ночей, глухих и беззвучных, ему снились широко распахнутые девичьи глаза, и кто-то звал его тихим голосом: «Юра-ааа! Юрочка-ааа!» Голос то возникал, то растворялся в шуме леса. Тепляков брел, проваливаясь в глубокий снег, теряя силы, а голос звал его, все звал, такой сладкий, такой жалостливый, как будто не голосу этому, заблудившемуся в глухом лесу, нужна была помощь, а самому Теплякову.
Наручные часы показывали полдень, когда Тепляков нажал черную кнопку звонка. Он даже перестал дышать, прислушиваясь к тишине за дверью, обитой дерматином, с глазком на уровне его плеча. Потом из глубины зашлепали чьи-то легкие шаги и замерли возле двери, и у Теплякова на мгновение замерло сердце, а потом бешено застучало то ли от радости, что кто-то все-таки дома из Яловичевых, то ли от страха, что примут его равнодушно, без всякой радости, на которую он втайне все-таки рассчитывал.
— Кто там? — спросил девичий голос, но не сразу и явно с испугом.
И другой, почти такой же, то есть тоже девичий, но из глубины квартиры.
— Машка! Ну чего ты ктокаешь? Посмотри в глазок. Может, там какой-нибудь бомж. Или дядька Петька со второго этажа денег пришел клянчить на выпивку.
