— Да брось ты! Врут, поди…
— Может и врут. — Пожал плечами воин. — Но Салир пал.
— Саб не падёт. Его никому не взять. — Сказал воин, застонал, задрожал и штаны подтянул. Ари выскочила из-под стола и побежала к младенцу — проснулся он отчего-то, а господаревы воины не любят когда их слух мучают вопли разные.
— А если Саб падёт?
— А тебе не плевать? — Ухмыльнулся воин. — Победит один господарь другого — просто другому будем служить, всего и делов-то. Это не Батэл, учителей нет, есть господари. А какой станет господарем тут — какая нам разница? Будем служить тому, которого пришлёт новый король.
Воины молчали несколько секунд, а потом рассмеялись — ведь прав товарищ их, полностью прав. Короли меняются, господари тоже. А вот рядовые воины, они всем нужны, без них ведь все короли и не короли вовсе, а так, пшик.
Хозяин домика вскоре вернулся и, доложив господарям о том, что кони в порядке, вместе с женой они замерли в ожидании — господари с дороги устали, честь им оказали такую, в домике их остановились, тут надо внимательнее, всё время прислушиваться, вдруг надо чего? Так что ждали и слушали, да вот ребёнок снова кричать начал, тонкий слух господарей мучить ужасным образом, так умаял он их воплями своими, что гневно посмотрел на них один воин господарев. Ари, поспешно схватив ребёнка, убежала на улицу, да подальше в кусты, где плач мальчика не мог отравить господарям их отдых. Кивнув Пирайи, выразив одобрение, господари вернулись к своим делам важным, к разговорам своим, для разумения Пирайи совершенно лишним и непонятным.
Он слушал, когда стоял, слушал, когда господаря ноженьки устали и потребовалось срочно стянуть с него сапоги и помассировать его стопы, слушал. Всё время слушал.
И не понимал.
Орхус? Не врут про господаря тамошнего? Война в Сабасе? Крестьяне в воинстве том? Да как же такое может быть? Да что ж такое творится? Никак сам Барг тот господарь рыцарственный правитель, раз помутил столько голов глупых крестьянских, что за ним-то люди пошли…, неужели это правда? И господарей убивают…, крестьяне убивают?
Пираи чувствовал, как ему становится нехорошо. В нём закипала злость на своих собратьев — как они посмели гневить Приву своим богомерзким поведением? Как они посмели поднять руку на господарей? Как они могли вмешаться в распри господарей, божественной волей Привы, поставленных над ними, низкими безродными червями?
Его мир рушился с каждым словом господаревых воинов. В Сабасе творилось нечто невероятное, нечто, что казалось просто сказкой, каким-то бредом сумасшедшего.
