Всё произошло спокойно, деловито, согласно принятым правилам. Дон Мануэль, разбуженный ото сна, пришёл к алгвазилам, и потребовал предъявления полномочий.
Ему показали ордер. Насколько можно было судить, он имел требуемую подпись и был закреплён печатью, на которой были изображены меч и оливковая ветвь, собака с клеймом и глубоко оскорблённая богиня правосудия. Если бы дон Мануэль Альварес был королём Испании, а дон Карлос — наследником престола, то и тогда ничего нельзя было изменить. Но он и не хотел ничего делать. Дон Мануель почтительно поклонился исполнителям закона, заверил их в своём и своей семьи уважении к святой вере и не менее святой инквизиции. Ради проформы он ещё заметил, что может выставить сколько угодно свидетелей, которые подтвердят правоверность его молодого родственника и его лояльность по отношению к святой матери-церкви, и он надеется таким образом освободить его от подозрений, вынудивших их святейшества дать приказ на его арест.
В продолжение этой унизительной сцены дон Гонсальво в бессильной ярости и отчаянии скрипел зубами. Всю свою жизнь он бы обменял на две минуты силы и здоровья, чтобы вот сейчас броситься на алгвазилов и дать Карлосу возможность побега. Последствия столь безумной храбрости могли бы быть какими угодно. Но оковы бессилия были сильнее железных, и делали тело тюрьмой для возмущённого духа.
Первым заговорил Карлос:
— Я готов следовать за Вами, — сказал он предводителю отряда алгвазилов, — если Вы желаете осмотреть мою комнату — пожалуйста, она расположена этажом выше вот этой.
Поскольку сцену своего ареста во всех её подробностях он тысячи раз уже переживал в воображении, то ему и было известно, что просмотр бумаг и личных вещей является непременным его атрибутом. Результатов осмотра он не боялся, потому что, готовясь к побегу, он уничтожил, как он думал, всё, что могло быть уликой против него самого или против других.
— Дон Карлос, кузен мой, — крикнул Гонсальво, когда Карлоса окружили алгвазилы, чтобы вывести его из комнаты, — Бог свидетель, более бесстрашного человека, чем ты, я в своей жизни не видел!
Карлос бросил на него долгий, бесконечно печальный взгляд:
— Скажи это брату! — Это было всё, что он успел сказать.
Потом наверху послышался топот и неразборчивые слова. Все были деловиты, спокойны и даже вежливы. Затем, спускаясь по лестнице, отряд прошёл мимо дверей комнаты дона Гонсальво, и звуки его шагов затихли на плитах дворика…
