— Да нет, — с нажимом возразил Карлос, — я имею теперь сокровище, которое дороже всего, чем я рискую, дороже моей жизни!
— Что? Ты утверждаешь, что во всей этой галиматье есть смысл? Ты и твои друзья владеете какой-то тайной?
Дон Мануэль произнёс эти слова уже более мягким тоном, с долей любопытства. Он был дитя своего времени, и если бы Карлос доверил ему, что еретики открыли философский камень, то он не нашёл бы в этом ничего невероятного, но только потребовал бы доказательств.
— Познание Бога во Христе, — начал с горячностью Карлос, — даёт моей душе мир…
— И это всё? — с проклятием перебил его дон Мануэль, — как я глуп, что хоть на мгновение мог подумать, что в твоих вывернутых мозгах есть хоть капля здравого смысла! Но поскольку речь идёт всего лишь о словах, терминах и мистических положениях, я имею честь, сеньор дон Карлос, пожелать Вам спокойной ночи! Я только советую Вам, если, конечно, Вам дорога Ваша жизнь, и если Вы предпочитаете стены моего дома каменным мешкам Трианы, удерживать свои безумствования в рамках и вести себя так, чтобы не навлекать на себя ещё больших подозрений! С этим условием мы предоставляем Вам защиту. Если это будет возможно, мы отправим Вас морем в другую страну, где свободно ходят по земле еретики, жулики и воры.
Завершив этим свою речь, он покинул холл. Его презрительные слова глубоко оскорбили Карлоса, но в конце- концов он понял, что это всё — часть возложенного на него креста (первое испытание, что выпало ему), и он должен нести его с терпением, во славу Господа.
В эту ночь он так и не смог уснуть. Следующий день был воскресный, обычно для него очень радостный день. Но обновлённая церковь Севильи уже никогда не сможет собраться в зале, бывшем свидетелем счастливого совместного пребывания. Следующая встреча состоится теперь уже в другом доме, доме вечном, нерукотворном.
Донна Изабелла де Баена и Лосада — в казематах Трианы. Фра Кассиодоро де Рено удалось спастись бегством. Фра Константине же был арестован одним из первых, но тем не менее, Карлос посетил кафедральный собор, в стенах которого уже никогда никто не услышит его голоса. В заполненных народом церковных приделах царила гнетущая тишина, как перед великой грозой.
И всё-таки измученное ужасом сердце Карлоса нашло здесь успокоение. Оно пришло к нему от знакомых слов латинского ритуального текста, который он хорошо знал ещё с времён детства и очень любил.
Позднее он признался перепуганным членам семей тех жертв, дома которых он рискнул посетить: «Моя душа была переполнена страхом, я ни о чём не мог думать, я не осмеливался молиться, разве только в отрывистых словах, похожих на крик боли. Первое, что придало мне силы были слова „Божьей славы“, исполненной детским хором в кафедральном Соборе. Подумайте только, друзья, Он не только преодолел смерть, но её жало, её остриё, Он для нас превозмог — для нас, и для тех, кого мы любим. И мы, и они сейчас пребываем в Нём, двери Царства Небесного открыты, Он сам их для нас открыл, и теперь ни человек, ни дьявол не способны их перед нами затворить».
