«Не отрекаюсь!» - Виталий Алексеевич Топчий

Росава бежала полем, глубоко увяза я босыми ногами в снегу. Бежала, надеясь уйти от погони, её злобные звуки неумолчно слышались за спиной. Уста девушки были изломаны в немом крике, а руки невольно вскинуты к небу. Словно она надеялась там, в небесах, найти свой последний оплот и прибежище. Колючий кустарник изодрал в клочья понёву[1], обледеневшие ветви секли и обжигали полуголое тело. Но боли она не чувствовала. Ужас, что её вот-вот настигнут, леденил душу.

Весь окоем клубился мглой, над головой угрюмо неслись чёрные облака, засевая землю снежными стрелами. Стылый ветер бросал их навстречу Росаве, они больно язвили лицо и сбивали дыхание. До опушки бора оставалось всего ничего, когда совсем рядом она услышала храп лошадей. Росава оглянулась: преследователи, яростно стегая увязающих по брюхо в снегу взмыленных коней, были уже совсем близко.

Татарин в длинном простёганном металлическими пластинками армяке и остроконечной шапке со свисающими волчьими хвостами сноровисто достал из колчана стрелу и натянул тетиву. Но, заслышав недовольный крик напарника, опустил лук.

Мелькнул аркан. Девица, крепко охваченная сыромятной верёвкой, забилась, будто зверёк в тенётах. Всадники, закричав от восторга, быстро спешились. Напарник, не давший своему сотоварищу стрелять, сорвал с девушки опояску и задрал разодранную понёву, с вожделением разглядывая упругие белые бёдра… Росава завыла, вкладывая в нечеловеческий вой всю свою безысходность.

Среди заснеженного бора по пустынной дороге медленно продвигалось печальное шествие. Два рослых угорских жеребца, впряженных гуськом и покрытых войлочными попонами, утомлённо шли иноходью, вяло реагируя на крики возницы. За его спиной на санях стояло два деревянных гроба, прикрытых белыми аксамитовыми[2]покрывалами. На покрывалах в бархатных с золотыми насечками ножнах лежали мечи. Рукоять и перекрестье одного украшали драгоценные каменья и золото, а другого были отделаны серебром.

Траурную процессию сопровождали всадники с копьями и мечами. За спиной каждого покоился лук, а к сёдлам были приторочены алые круглые щиты с шишаком посередине. Под овчинными кожухами размеренно, в такт поступи коней, глухо позванивали плоские кольца на кованых рубашках-кольчугах с длинными рукавами. Неглубокий вырез вокруг шеи прикрывала со спины металлическая сетка. Тускло поблёскивали в невзрачном дневном свете округлые кожаные шеломы, схожие с церковным куполом.