Сейчас Ишей ничего не мог решить. Он не в состоянии был остановиться на какой-нибудь одной мысли. У него вдруг надвое раскололась голова, и холодный пот крупной дробью выступил на высоком смуглом лбу. Ишею опять стало нестерпимо душно, его мучила жажда, ему хотелось позвать кого-нибудь, чтоб поскорее подали воды или кумыса, но голос сломался, Ишей даже сам не слышал его.
Тогда, превозмогая злую болезнь, князь с огромным трудом перевернулся, поднялся на четвереньки и медленно, острыми локтями подбирая под себя ковры и узорчатую кошму, стал подвигаться к выходу. Казалось, ему недостанет сил переползти эту, ставшую вдруг бесконечной, юрту, но он сделал последнее, нечеловеческое усилие — и вот уже коснулся прикрывавшего дверь полога и свободно вздохнул пряным, целительным воздухом степи.
О повелитель всего земного добрый бог Кудай, научивший киргизов веселиться, сними с усталого сердца Ишея все заботы, сделай так, чтобы оно радостно запрыгало и всегда было юным и беспечальным! Пусть стихнут смертоносные грозные голоса пищалей и не свистят стрелы, и под ноги чужеземцам не стелются белогривые ковыли! Пусть не чадят в степи погребальные кладки киргизов!..
Ишея подняли верные телохранители, напоили его крепким настоем маральих пантов и опять уложили в юрте. И так, в одиночестве, пролежал он еще два дня, и ему стало легче дышать и думать. А его выздоровления поджидали многочисленные князья, съехавшиеся на совет в его улус со всей степи.
В юрте у Табуна не смолкал взволнованный разговор князцов о возможной войне с монголами. Подсчитывались людские силы, назывались имена самых достойных киргизов, кто смог бы встать во главе войска вместо больного Ишея, большинство склонялось вручить судьбу земли в предстоящих битвах езерцу Иженею и алтырскому князцу Талаю, впрочем, некоторые поддерживали и решительного Табуна, зная его стремление дружить с джунгарами, которые были извечными врагами Алтын-хана.
Князец Сенчикей, кочевавший на русском порубежье, советовал сперва хорошенько узнать намерения монгольского Мерген-тайши. Может, он пришел, чтобы воевать против Белого царя, тогда нужно всеми силами помочь тайше.
— Мерген разорил улусы Иженея и отогнал к себе многие табуны скота, — кричал толстый, большеухий Бехтен, размахивая черенком плетки перед самым носом Сенчикея.
У входа в юрту толпились молодые князцы. Рысьи глаза их горели неутоленной жаждой боев. Им было сейчас все равно, с кем воевать, лишь бы воевать, а не точить языки в полном бездействии. С лукавыми усмешками и явным превосходством поглядывали они на старших, которые, по их мнению, из подлой трусости готовы были совсем позабыть о родивших их матерях и предать землю и воду киргизов.
