Ишей всегда помнил мятежный завет Номчи, не раз, подражая отцу, ходил войною под Кузнецк и Томск, Енисейск и Красный Яр. На Уйбате в жестоком бою разбил предприимчивого воеводу Тухачевского, вернул взятых у него же, Ишея, верблюдов, коней и пленников. Киргизы задаривали монгольских и джунгарских тайшей, как только могли, чтобы повернуть их против Белого царя. Но те опасались войны с могущественной Россией. Поняв это, Ишей сник и стал терпимее относиться к неизбежному соседству русских.
Весть о новом вторжении монголов в Киргизскую степь привез Ишею его зять, сын Иженея Атаях. Начальному князю в тот день нездоровилось, к нему даже звали знаменитого шамана шаманов длиннокосого Айдыра, который камлал над Ишеем без отдыха от зари до зари, изгоняя злые болезни. И хотя Айдыр все-таки добился своего — больной почувствовал себя много лучше, — Ишей принял Атаяха, еще лежа в постели. Когда Атаях, почтительно склонив голову, вошел в юрту и поприветствовал хозяина, Ишей разглядел на нем стальной панцирь и калмыцкий боевой шлем с золотыми письменами, и слабое сердце старика больно сжалось от предчувствия большой беды. Слегка привстав на кожаных подушках, Ишей нетерпеливо спросил:
— В каких горах дует ветер, в бою с кем звенят мечи?
Атаях поправил на груди панцирь и сделал решительный шаг к Ишею.
— Владеющий улусами всей Киргизской орды, — начал он, низко кланяясь. — Да будет известно тебе, что по Абакану-реке пришел к нам монгольский Мерген-тайша. Мой отец Иженей велел передать тебе, что уже льется кровь народа…
Из горла Ишея вырвался сдавленный крик, похожий на предсмертный орлиный клекот. Начальный князь бессильно откинулся на подушки и, блуждая печальным взглядом по украшавшим юрту цветным бухарским коврам, маральим и лосиным рогам, заговорил так тихо, что Атаях едва разобрал его слова:
— Бурундук насобирал орехов и угостил медведя. Медведь за это погладил его по спине, и бурундук стал полосатым.
— Мерген-тайша стоит на устье реки Ербы в полутора днях езды от твоего улуса. У тайши семьсот конных цириков, — продолжал Атаях, глядя в медное от вспыхнувшего костра древнее лицо Ишея.
Начальный князь отечными веками полузакрыл свои уставшие глаза и так долго лежал, сложив на груди сухие руки, словно мертвец. Испуганный Атаях хотел было окликнуть его, но морщинистые тонкие губы Ишея раскрылись и с трудом прошептали:
— Пусть Иженей откочевывает на Июсы.
Атаях встрепенулся и устремился к выходу. Ишей ни словом, ни жестом не остановил его, а когда немного погодя, приоткрыв полог, в юрту осторожно заглянул Айкан, отец поднял слабую руку, запрещая входить. Ишей размышлял о том, что значит столь внезапный приход племянника Алтын-хана — Мерген-тайши — в Киргизскую степь и что предпринять в этом случае ему: пожаловаться ли русским или немедля снестись с джунгарами? Но, может быть, своевольный Мерген-тайша явился к киргизам без непременного позволения Алтын-хана, тогда нужно неотложно просить помощи у Алтына Гомбо Эрдени.
