Солнце стало понемногу краснеть и кутаться в слоистые тучи. Нужно было поторапливаться, чтобы к ночи попасть на Чулым, где у подножия лысой лобастой горы Балыхтаг стоит родственный качинский улус, в который пастух заезжал еще по пути в город. Пощипав в низине сочной травы, Чигрен ободрился, подал свой заливистый голос. Он тоже решил, что пора ехать, и вскоре они, насытившиеся и порядком отдохнувшие, снова были в пути.
Совсем близко к вечеру золотые березовые рощицы поредели, отстали и совсем потерялись из виду. Пошла волнистая бурая степь, вдоль и поперек изрезанная речками и оврагами. У резвых ног сильного коня заходили, заплескались ковыли, отсюда шла степь далеко на юг, до сиреневых лесистых гор, от которых не больше дня пути до прииюсских кочевий Мунгата и Ишея.
Отдохнувший Чигрен приободрился, теперь он легко и крупно рысил, и полы Маганахова изрядно потертого чапана развевались на встречном ветру. И конь, и всадник долго молчали, думая каждый о своем. А когда свернули на Мокрый луг к бившему между кочек ключу и Маганах разнуздал послушного Чигрена и отпустил подпругу, чтобы дать ему напиться, конь тревожно повел ушами, фыркнул и повернул морду в сторону черного островка караганы. Почувствовав беспокойство друга, Маганах тоже насторожился и услышал из кустов протяжный и жалобный вопль, который то обрывался резко, то снова возникал, нарастая и тут же внезапно затухая. И жутко было в наступающих сумерках слышать эти унылые, наводящие страх звуки, от них хотелось скрыться как можно скорее, бежать, не переводя духа и не оглядываясь.
— Ты не бойся, Чигрен, у меня есть тугой лук, есть каленые стрелы, — сказал пастух, потянувшись твердой рукой к колчану. — А волки осмелели, они вышли, однако, к самому улусу. Вот и знай, Чигрен: воют они к недобру, к войне. Так говорят старики.
Только вымахал взмыленный конь на бугор, Маганах увидел внизу кровавую от зари кривую саблю Чулыма, а на ближнем его берегу — разорванную цепочку юрт и уходящие высоко в небо тихие дымки. Донеслось призывное ржание пасущихся коней, что рассыпались по речной пойме. Из долины потянуло крепким запахом овечьего навоза, гари и вяленого мяса.
Улус встретил Маганаха привычной людской суетой у костров и беззлобным потявкиванием знакомых пастуху собак. Качинцы в недоумении опять разводили руками, дивились красавцу Чигрену, зверь-конь, дивились, как скоро съездил на нем пастух на Красный Яр. И лишь длиннокосый шаман Айдыр, проездом случившийся здесь, с недоверием посмотрел на счастливого Маганаха.
