— Разве нет иноходцу дороги? Разве не хватает обманщику слов? Мне служат сто духов, и все они сказали, что Ишей не давал тебе Чигрена и что это не его бегун.
Маганах почесывал затылок и снисходительно посмеивался: шаман, а духи тебя совсем не слушают. Они глухи и ленивы, однако. Если, шаман, не веришь — посмотри у коня тамгу.
Люди осторожно со всех сторон приблизились к приплясывающему у веревочной коновязи Чигрену. Маганах, довольный тем, что ему завидуют, ласково потрепал бегуна по широкому крупу и показал всем черный, выжженный на левом стегне знак: сверху вниз перечеркнутая подкова. Это была хорошо известная в степи родовая тамга начального киргизского князя.
И еще, подумав, рассудили степняки: зачем бы пастуху хвастаться чужим конем? А если пастух украл Чигрена, то зачем он признается, где украл?
Так до поздней ночи растревоженным огромным пчелиным гнездом гудел улус, а когда вышедший из-за облака пугливый месяц пригляделся к степи и увидел, что юрты уснули, и сам уже собирался прикорнуть за горой, тишину раздробил неистовый перестук копыт, и тогда снова послышались торопливые и возбужденные голоса многих людей. Подстегиваемый тревогой, Маганах стремглав выскочил из юрты табунщика, у которого он остановился, и, еще ничего не соображая, по росной траве кинулся к пасшемуся неподалеку Чигрену. Конь встретил хозяина сдержанным дружеским ржанием, тогда успокоенный Маганах не спеша вернулся к юртам и при тусклом белом свете молодого месяца увидел гарцующих на бегунах воинов в высоких боевых шлемах и тяжелых панцирях. Их было трое, и старшим у них был сын езерского князя Иженея — Атаях. Размахивая над головой длинным копьем с привязанным к древку черным конским хвостом, Атаях пронзительно кричал:
— Люди! Кочуйте за Июсы, в горы и тайгу! Монголы пришли войной. Они уже грабят наши улусы! Отгоняйте свой скот, осекайтесь в черных лесах и в глухих ущельях!
Настегивая коней плетьми, посланцы Иженея стремительно умчались в глухую ночь. А внезапно объятый паникой улус забегал, закопошился, визгливо заголосил. Спешно, с пронзительным блеянием и мычанием поднимались для перекочевки стада и отары, в знобкой темноте на ощупь разбирались ребристые юрты, и туго затянутые веревками тяжелые вьюки накрепко приторачивались к седлам. Где-то посреди этого растревоженного огромного муравейника взлетел тонкий, отрывистый голос родового князца:
— Эк-кей! Монголы! Монголы! Эк-кей!
Маганах взял под мышку седло, перекинул через плечо узду и, позвякивая бившими по ногам стременами, бросился к Чигрену. Раздумывать было некогда, следовало спешить в Мунгатов улус, где парня давно уже ждали мать и две сестренки. Они были теперь совсем рядом с кочевьями Иженея, и им очень нужна была помощь и защита Маганаха. Даже самое небольшое промедление грозило смертью.
