Пастух быстро кивнул в знак согласия. Напрасно Мунгат бежал от русских, ничего он не выгадал. Мечется теперь по степи трусливым, затравленным волком, и несговорчивые строптивые киргизы ему не защита. Кичливый Иренек мог повязать арканом и даже побить насмерть двух казаков, но что поделает он, когда воевода пошлет в степь целое войско? Сам Ишей пугливо дрожит перед русскими, что уж говорить о качинце Мунгате!
Однако Маганах не признался Бабуку, зачем в одиночку приехал на Красный Яр. Когда они спешились и привязали коней у Бабуковой юрты, пастух достал из-за пазухи широкий наборный пояс, торжественно развернул его и, полюбовавшись, подал князцу, как подарок помнящего о Бабуке Мунгата.
Бабук удивился и дорогому подарку, и поджарому, с прямой спиной, редкой красоты бегуну, на котором прискакал пастух, — таких коней что-то не видно было у Мунгата, — но не высказал Маганаху этого своего крайнего удивления. И пастух, конечно же, не сказал, что пояс этот Ишеев и прислан сюда Маганах, чтобы развязать язык не очень разговорчивому Бабуку.
Глядя в моложавое скуластое лицо князца с бровями вразлет и беспокойными иссиня-черными глазами, Маганах вспомнил, что ему наказывал Ишей, и сказал:
— Если воевода позовет, Мунгат услышит: уши его не забиты песком. Но будет ли прощение Мунгату? До него дошел слух, что русские скоро собираются войной на киргизов. Верно ли это?
— Мунгат — качинец, — осторожно возразил Бабук, уходя от прямого ответа, — его родные кочевья здесь.
— Пойдет ли Бабук побивать киргизские улусы?
— Я служу Белому царю, и степь, где гуляют наши кони и овцы, нам не тесна.
— Скоро, однако, падет снег. Зимой воевать холодно.
— Холодно, — поежился Бабук.
Князец так и не сказал Маганаху, что замышляют против киргизов русские. Да и знал ли что-нибудь сам Бабук? Доверяют ли ему казаки? Пришлось пастуху на время оставить коня в улусе и пойти в город.
Дружков в городе у Маганаха не было. Единственно, на что рассчитывал он, это выудить нужные ему секреты у подвыпивших бражников. Для целовальника, чтобы не заподозрил чего худого, были припасены две собольи шкурки. Их и показал Харе, чуть приоткрыв полу заношенного чапана. А меднолицый хитрый Харя так и вытаращил жадные до наживы глаза, шаркнул рукавом по вспотевшему лбу и потянулся к поставе за медом.
«Погуляю, однако», — подумал Маганах, и от этой мысли ему стало легко и весело. Он заулыбался, показывая крупные белые зубы, смешно переломился в поклоне, когда, боясь расплескать, двумя руками принимал от Хари ковш мутной, чуть подслащенной водки.
