— За твои вины известные чистить тебе заходные ямы, где сам укажу.
Сторож съезжей избы, старый увечный казак с сухой рукой, сунул гулящему деревянную бадью на колючем, как еж, волосяном аркане, дал лопату и отвел Куземку к тому заходу, которым издавна пользовались в остроге все горожане. Заход вплотную примыкал к частоколу, и Куземко, по совету того же сторожа, проделал в острожной стене дыру, выкопав и повалив несколько сосновых стояков. Через эту дыру и выносил он наружу, под каменистый откос, зловонную жижу, почерпнутую в яме.
— Да смотри в оба, когда пустят гулять аманатов. Не сносить тебе дурной головы, ежели улизнет который, — предупредил сторож.
Аманатов, взятых у немирных племен знатных заложников, содержали впроголодь на тюремном дворе в особой избе. Дважды в день, утром и вечером, закрывали острожные ворота и выпускали аманатов на прогулку, потому как они, дети вольных степей, плохо выносили заточение, и воевода опасался, чтобы кто случаем от постылой тоски и неволи не наложил рук на себя.
Кроме аманатов в остроге жила желтоглазая иноземная девка Санкай. Казаки взяли ее в плен, когда ходили на бурятов, или, как их тогда называли, братских людей, войною. По совету всего войска Санкай пожертвовали в соборную церковь для продажи на церковные нужды, но цену за нее священник и церковный староста заломили небывалую. Санкай, прилежно работая днем в соборе, спать уходила в избу к аманатам, среди которых были и ее соплеменники.
Она любила по утрам встречать солнце, может быть, потому, что оно вставало из ее земли. Она радостно била в ладоши, приветствуя его скользящие по куполам собора первые лучи.
Санкай было не более четырнадцати лет. С крохотным носом на плоском, что блин, лице, худенькая, как хворостинка, она прогуливалась по острогу. Поначалу боялась подходить к работавшему Куземке. Но уже на другой день осмелела, приблизилась к тальниковому тыну захода, опустилась на корточки, и Куземко успел хорошо разглядеть ее. На Санкай ладно сидел бордовый халат с длинными рукавами, они заканчивались плисовыми, похожими на воронки, обшлагами. На голове была остроконечная шапка с бархатным околышем. Как все братские женки, она носила штаны, заправленные в сапожки с широкими голенищами и загнутыми носками.
При первом же взгляде на Санкай Куземко пожалел ее: тоща, мала ростом, дитя да и только, а девку забрали от семьи, увезли к чужим людям в далекий чужой город. На пугливом лице Санкай он прочитал печаль. Как пойманной в силки пташке, хотелось ей на свободу, да разве могла она убежать отсюда! И знала ли, куда ей бежать, в какую сторону? В тайге запросто заблудиться, встретиться со зверем или угодить в болото и сгинуть — тайга беглецов не любит.
