— Ну!
— Представляешь, мать полицаи били. Мы еле от гестапо ушли, а отца… Его предатели убили, в спину.
— Не ври! Откуда знаешь?
— Шофёр из политотдела рассказывал матери. Шофёр выскочил. Партийные документы вывез. Теперь докажи!
— Шофёра надо попросить!
— Мы даже его фамилии не знаем.
— Да!
— Может быть, не всех предателей сразу убьют? Может, хоть одного в тюрьму посадят? — с надеждой говорит Вовка и вдруг деланно улыбается, внимательно, с опаской смотрит на меня, точно спрашивает: «Ты мне веришь?»
— Предателей в плен не берут, их убивают! — говорю я и отвожу глаза.
— Вот расскажи кому-нибудь, — идиотски улыбается Вовка, — не поверят. Верно ведь?
— Верно! — успокаиваю я друга.
Есть почему-то не хочется. Нет, голод чувствуется по-прежнему, а есть не хочется.
«Бывает же так! — думаю я. — Расскажи кому-нибудь, что жрать хотел до смерти, а в глотку ничего не лезло, тоже ведь не поверят…»
Неуклюжий, похожий на бульдога трофейный «фиат» долго разворачивается, чихает дымом, осторожно выкатывается на улицу и скрывается за углом. Во дворе остается гора досок. «До вечера придётся таскать! — прикидываю я. — А сегодня в классе новое правило по алгебре объясняли».
Из нас, четырёх друзей, регулярно в школу ходит один Руслан. У него даже учебники есть и настоящие тетради. Вовка, наоборот, бросил школу окончательно. Он мать кормит. Без специальности это разве легко? На лампочках много не заработаешь. Их теперь замыкают в проволочные колпачки. Управдомы не дураки, чтоб по пятьдесят рублей каждый вечер платить.
Меня отрывает от школы стройка. То бегаю в банк занимать очередь на получение ссуды, то рыскаю по самолётному кладбищу, ищу шасси для тележки — песок возить.
Обиднее всего за Сашку. Он с портфелем в руках каждый день идёт в школу, но вместо классов попадает к нам на участок. «Иди отсюда!» — гоню я его. Но Сашка не уходит, крутится возле отца. Тот рад. Хвалит. Но я-то знаю, почему отец приваживает моего друга: Сашка лишняя пара рук, бесплатных.
Сашка обожает возиться с кирпичами, цементными замесками, а я, не знаю почему, не люблю стройку.
— Аня! — зову я мачеху. — Бери!
Я поднимаю доску за один конец, Анечка берётся за другой. Её лицо краснеет от натуги.
— Брось! — кричу я. — Иди на мое место! Здесь доска тоньше.
Анечка выполняет приказание. Странно, на строительстве мы понимаем друг друга с полуслова.
— Пошли!
Кряхтя, подтаскиваем доску к окну развалины. От дома остались только стены. Это называется коробкой. Коробка теперь принадлежит отцу. Он говорит, что нам повезло — в нашем городе остались стены, а в других нет даже этого. Там всё сровняли с землей.
