— Мы пять бумажек и отдадим, — подмаргивает Вовка. — Остальные наши. Идёт?
— Само собой.
— Учись таблице умножения, — говорит Вовка, поднимает над головой карточку и орёт на весь базар: — Кто хочет есть хлеб иждивенца?
Женщина смотрит на него с осуждением и опять прячет часы в рукав пальто.
— Двуличный! — подзываю я Вовку. — Продай заодно тётенькины часы, «Павел Буре»… Мужу на свадьбу подарили.
Вовка берёт часы, крутит около уха, к чему-то прислушивается и возвращает серебряную луковицу обратно.
— Ходят правильно, но не могу. На базаре свои законы. Мое дело — фонарики, ролики, шнур для проводки.
— Сын у меня в госпитале, — точно оправдывается женщина. — Посылку хочу собрать.
Вовка опять берёт и опять возвращает часы.
— Ладно, скажу кому надо!
Он уходит.
— Только чтоб по совести! — предупреждаю я.
Женщина смотрит на меня благодарно.
«Сейчас начнёт расспрашивать!» — со злостью думаю я.
И точно. Женщина сочувственно интересуется:
— А почему, сынок, в школу не пошёл?
Вот всегда так! Поможешь, а они и рады. Такой уж народ эти женщины! Почему, почему? Ну, расскажу ей про мачеху, про школу, про то, что мы строиться будем и я добываю деньги на покупку цемента. Она посочувствует, похлюпает носом. А потом? Зачем оно мне, это её сочувствие? Разве после него легче жить? Наоборот, труднее.
— Понимаю! — не унимается женщина.
Что она может понимать?
— Теперь у каждого своё.
Мне надоели подобные разговоры.
Вовка моментально продал карточку и вернулся с двумя мужчинами. Одного я знаю. Зовут его дядей Ваней. Лицо у него в красных прожилках пьяницы, голос сиплый. Дядя Ваня торгует махоркой. Сегодня, видно, у него нет товара, и, чтоб не терять даром дня, он ходит на подначке у «часовщика». Так называются спекулянты, перепродающие часы.
«Часовщика» я вижу впервые. Правый рукав пустой, засунут за офицерский ремень, на голове танкистская фуражка. Он смотрит на тётку с усмешкой. Глаза у него хитрющие, точно он перевесил всех людей на весах и знает каждому цену.
«Часовщик» молча берёт часы и отсчитывает четыреста рублей.
— Яшка! У неё сын в госпитале, — бубнит Вовка.
Яшка молча дает ещё три сотни.
— Спасибо! — улыбается женщина. — Думала, совсем ни с чем вернусь. Сын-то у меня тоже в такой фуражке.
— Что? — голос у Яшки низкий. — Он танкист?
— Не знаю. Фуражка у него такая же, с чёрным.
— Танкист, значит! — решает Яшка. — А кто? Водитель, стрелок?
— Бог его ведает. По радио что-то передает.
— Стрелок-радист! Эх, мать, надо знать такие вещи. — Яшка наматывает на единственную руку цепочку от часов. — Вот что. Ты, мать, стой здесь! Никуда не уходи! Часы я — айн момент и побоку. Сколько дадут, столько и принесу.
