— …но не сделали ничего, чтобы я вас уважала, — закончила я.
Он оглянулся, и взгляд его стал холодным.
— Только твое уважение или неуважение мне безразличны, — заверил он.
— Охотно верю. Раз уж мы начали беседовать столь откровенно, позвольте спросить: вы и правда приехали в наш город, чтобы найти себе новую жену?
— Правда, — ответил он, продолжая разглядывать меня, как диковинного зверька.
Он не сел в кресло, а остался стоять, и его широкоплечая фигура против света свечей казалась особенно огромной. Он подавлял одним своим присутствием, и мне больше всего хотелось побыстрее покинуть эту комнату чтобы освободиться от этого человека. Освободиться? Но я ведь ему не принадлежу?.. Все эти мысли промелькнули в моей голове быстро, как вспышки молний в грозовую ночь, но слова слетели с языка еще быстрее:
— А что случилось с предыдущей леди де Конмор?
— Упала с лошади и свернула себе шею, — граф произнес это безразлично, словно говорил о подгоревших блинчиках на завтрак.
Его тон задел меня. Если он решит жениться на Констанце, будет ли она счастлива с черствым человеком, которого не огорчает недавняя гибель жены.
— Вы говорите об этом с таким спокойствием, милорд… Совсем не похоже на безутешного вдовца.
— А я — счастливый вдовец, — сказал он. — Хотите знать, почему? Раз уж мы беседуем откровенно?
Голос де Конмора стал вкрадчиво-опасным, а сам он подался вперед, заглядывая мне в лицо. Я почувствовала себя кроликом перед волком, что внезапно выскочил из чащи. Еще немного — и хищник бросится на меня и откусит голову. Или… свернет шею…
— Нет! Оставьте свои тайны при себе, мне они ни к чему, — торопливо произнесла я.
— Разумное решение, — пробормотал он и вдруг коснулся моей рассыпавшейся прически.
— Кто же придумал назвать тебя Бланш? У тебя темные волосы.
— Когда я родилась, они были белокурыми, как у моих сестер сейчас, — сказала я, еле сдерживая стремительно забившееся сердце. Этот человек и пугал, и волновал одновременно. Я вдруг подумала, что не смогла бы дать ему оплеуху, вздумай он…
— Разрешите удалиться, милорд, — произнесла я срывающимся голосом, и делая шаг назад.
— Разрешаю, — сказал он и взял мою руку.
Я дрожала, но не сделала попытки вырваться и убежать. Бедный рождественский кролик, угодивший в пасть к волку! Вот кем я сейчас себя ощущала!
— Сожалею, но не смогу попрощаться с тобой по окончании праздника, — сказал де Конмор, поднося мою руку к губам. — Попрощаюсь сейчас.
Не сводя с меня глаз, он поцеловал не тыльную сторону ладони, как полагалось по этикету, а ладонь. Поцелуй получился долгим — гораздо дольше, чем требовали правила приличия. Мужские губы — горячие, твердые, опалили мою кожу, но это был самый восхитительный огонь в моей жизни.
