- Кто? Тюлеген? - удивился Зуфар. - Было у него две ноги, одолжил он еще пару и дал стрекача.
- Да нет, тот, другой... Весь в оружии... Ты знаешь, кто он. Военачальник сатаны Джунаида. Людоед Овез Гельды, сардар... Вместе с Джунаидом он давал клятву Всетуркменскому съезду Советов сложить оружие, не воевать. Я сам слышал. Сделали мы мертвецу поблажку, а он в саван гадит. Вместе с Джунаидом поломал клятву... И опять пожаловал к нам грабить, резать. Сколько он колхозов сжег, советских людей убил... Тамерлан! А ты... Водятся еще такие! Бросил Тамерлана в воду, и он утонул... Велик аллах!..
Из-под руки Непес слезящимися глазами обвел гладь реки. Вдалеке пятнышком маячила в дымившейся паром воде тюлегеновская шапка.
- Да, а все-таки нехорошо, человек за бортом!
Говорил капитан скорее по привычке.
- Ну, вытаскивать я его не буду, - вырвалось у Зуфара.
Непес зябко повел плечами.
- Чем он жил? Гнилыми мыслями, гнилыми поступками... Разве человек он? Захлебнулся, как котенок... Пусть остается... там, за бортом... Ну, я пошел, а то мой благословенный живот совсем разболелся.
Он махнул рукой и слабо потопал ногами по заиндевевшей палубе. Небрежно напяленная на самый нос паклевидная барашковая шапка смешно топорщилась. Похожее на такую же паклю подобие бородки щетинилось прямо из кадыка. Красные глаза сокрушенно моргали.
Сделалось еще тише. Даже льдинки не шуршали больше. Стояла такая тишина, что от падающих на железную палубу снежинок звенело в ушах. Старательно капитан Непес вслушивался в небо, в невидимые берега, в реку, в туман... Но молчали и небо, и берега, и река, и туман.
Очень опытен был капитан Непес. Слабо, но повелительно прозвучал его голос:
- Где якорь? Берегись!
Зуфар взлетел по лесенке в штурвальную, схватился за рукоятки штурвала и повернул судно прочь от вынырнувших из мари барханов, верблюжьими горбами нависших над водой.
Баржа неслышно плыла, подхваченная течением. Сорвалась с якоря? Нет, конечно! Не иначе Тюлеген успел перерубить канат...
Кашляя и хрипя, приплелся в штурвальную Непес-капитан. Теперь он напялил на себя, прямо на голову, клочкастый тулуп, в котором совсем потонуло его хилое тело. Старик едва держался на ногах. Четче обозначились черные круги глазниц. Он был болен, очень болен. Он ворчал, и в воркотне его слышались иронические нотки:
- У человека в брюхе пуля. Сорок лет в брюхе пуля. Мучает, мозжит, а человек бережет пулю, не расстается. Жалко пулю... бережет...
