– Ну… tempora mutantur et nos mutantur in illis…[2] – пожав плечами, сказала блондинка.
Сунь Укун лишь раздражённо отмахнулся.
– Я не понимаю твоих странных колдовских заклинаний на чуждом мне и любому разумному существу языке, о женщина, выращивающая плесень так, как прекрасные китайские девушки растят дивные розовые хризантемы в своих маленьких садах.
– Как это? Ты же говорил, что знаешь все языки на свете? – ехидно напомнила блондинка, но китаец спокойно проигнорировал её вопрос.
– Мне известно, что время течёт, как река, и меняется, подобно нескончаемым речным водам. А все мы – лишь маленькие, безымянные рыбки, влекомые потоком и всегда меняющиеся вместе с его направлением…
– Э-э… ну типа примерно это она и говорила, о Великий Мудрец, – прошептал повар. – Но другими словами, нет?
– Я знаю, поганый гуй. Не поучай меня!
Официант, поставив в центр стола тарелку сразу с тремя фаршированными перцами, разрезанными пополам и уложенными в форме шестилепесткового цветка, что-то шепнул повару. Повар отрицательно помотал головой.
– Что сказал тебе твой раб? – подозрительно спросил Сунь Укун, когда официант удалился.
– У меня нет рабов, господин Сунь, – с поклоном ответил гуй, и Ольга хихикнула, насадив половинку перца на вилку. – Это всего лишь официант, работник зала.
– То есть это раб какого-то другого господина?
– Не совсем. Он свободный человек. И волен уйти в любую минуту.
– Мир так изменился… – пробормотал царь обезьян, сокрушённо покачав головой.
Тяньгоу сидела на бревне и яростно чесала ухо задней лапой. Поезд тряхнуло, она, удивлённо рявкнув, не удержала равновесие и скатилась с бревна, едва не вылетев из вагона. Три часа назад она сменила четвёртый поезд. Собака уже сама плохо помнила, как нашла его, кто ей подсказал, кто отходил мокрой тряпкой, кто пытался накинуть удавку ей на шею.
Ей запомнился только мальчик лет пяти, поделившийся с ней мороженым. Мороженое было холодное, но жирное, поэтому Тяньгоу просто заглотила его в надежде хоть как-то наполнить пустой желудок. А потом мама мальчика прогнала её, ударив ботинком под рёбра. Не так уж больно, скорее обидно.
Вообще-то Тяньгоу могла разорвать женщину на куски и съесть живьём, слушая последние испуганные хрипы, вылетающие из её горла, но ей почему-то было жалко пугать мальчика. В конце концов, этот ребёнок был добр к голодной собачке…
В поезде оказался открытым только вагон с лесом. На липких сосновых брёвнах не очень удобно лежать, но куда ей деваться? В любом случае скоро всё закончится. Надпись кириллицей «Саратов» настолько воодушевила девушку, что она подпрыгнула и начала суетливо скакать по вагону взад-вперёд, нетерпеливо поскуливая. Состав резко остановился, и, влетев боком в бревно, одновременно чудом увернувшись от не до конца обрубленного сучка, рыжеволосая секретарь У Мована растянулась пластом и поймала на язык снежинку. Вкусно и бодрит, хочу ещё…
