— Вы не всегда носите свою корону? — почтительно заметил лорд Фонтлерой.
— Нет, — ответил граф со своей обычной сухой улыбкой: — она не идет ко мне.
— М-р Хоббс сказал было, что вы ее носите постоянно, — сообщил Кедрик, — но потом, подумав, решил, что вам, вероятно, приходится иногда снимать ее, чтобы надеть шляпу.
— Да, — сказал граф, — иногда я снимаю ее.
При этих словах лакеи вдруг отвернулись в сторону и как- то странно закашляли, закрывая рот рукою.
Кедрик кончил свой обед первым и, откинувшись на спинку стула, начал рассматривать комнату.
— Вы должны очень гордиться своим домом, — сказал он, — это такой прекрасный дом. Я никогда не видал ничего подобного; но, конечно, мне всего семь лет, я не много видел.
— А ты думаешь, что я должен гордиться им? — спросил граф.
— По-моему, всякий стал бы гордиться им, — отвечал лорд Фонтлерой. — Я бы сам гордился им, если бы это был мой дом. Все в нем и около него так прекрасно — и парк, и эти деревья — как прекрасны они, и как хорошо шумят их листья!
Затем он на минуту остановился и пристально посмотрел через стол.
— Это очень большой дом для двоих, не правда ли? — сказал он.
— Для двоих он как раз достаточен, — ответил граф. — По-твоему, он слишком велик?
Маленький лорд колебался одно мгновение.
— Я только думал, — сказал он, — что, если в нем пришлось бы жить двоим, не особенно дружным между собою, то иногда им могло бы быть скучно.
— А как ты думаешь, хорошим я тебе буду товарищем? — осведомился граф.
— Да, — отвечал Кедрик, — я думаю, что мы будем дружны. Мы с м-ром Хоббсом были большие друзья. После Милочки он был моим лучшим другом.
Густые брови графа быстро передернулись.
— Кто это Милочка?
— Это моя мама, — сказал лорд Фонтлерой довольно тихим голосом.
Вследствие ли приближения часа, когда он обыкновенно ложился спать, или вследствие возбужденного состояния нескольких последних дней, мальчик, видимо, утомился, и это чувство усталости привело его к некоторому сознанию своего одиночества, особенно когда он вспомнил, что эту ночь ему не придется спать дома под ласковым надзором «лучшего из друзей» своих. Кедрик и молодая мать его были всегда «лучшими друзьями». Он не мог не думать о ней, и чем он больше о ней думал, тем меньше ему хотелось говорить, так что, когда обед совсем кончился, граф заметил на лице ребенка легкую тень. Однако Кедрик продолжал держаться очень бодро, и когда они возвращались опять в библиотеку, то хотя высокий лакей шел по одну сторону графа, рука последнего все-таки оставалась на плече внука, хотя и не давила его прежней тяжестью.
