Наконец, они добрались до стула. Граф снял руку с плеча мальчика и спокойно опустился на свое место.
Кедрик вынул Диков платок и обтер им лоб.
— Как нынче тепло, не правда ли? — сказал он. — Вам, вероятно, нужно, чтобы топился камин — из-за вашей ноги, а мне кажется здесь немножко жарко.
Он с такою деликатною внимательностью относился к своему деду, что и виду не хотел подать, будто считает что-нибудь излишним в обстановке графа.
— Не легко тебе пришлось, — сказал граф.
— О, нет, — отозвался маленький граф, — не то чтобы мне было очень трудно, а только стало несколько жарко. Летом это так часто бывает.
И он еще раз старательно вытер свои влажные кудри роскошным подарком Дика. Его собственный стул был поставлен по другую сторону стола, напротив деда. Это был стул с ручками, предназначенный для особы несравненно крупнее его; да и все, что он до сих пор видел в этом доме — обширные комнаты с высокими потолками, массивная мебель, огромный лакей, огромная собака и внушительная фигура самого графа — все это было таких крупных размеров, что маленький мальчик не мог не чувствовать своей крайней миниатюрности. Впрочем, это нисколько не смущало его; он никогда не представлял себя особенно большим или важным и был вполне готов приспособиться к обстоятельствам даже такого подавляющего свойства.
Пожалуй, он еще никогда не казался таким маленьким, как в эту минуту, сидя на большом стуле, в конце стола. Несмотря на свое одиночество, граф любил хорошо пожить. Он охотно садился за обед и обедал чинно и торжественно. Кедрик смотрел на него через целый ассортимент роскошного хрусталя и прочей сервировки, совершенно поражавшей его непривычный к такому блеску взор. Посторонний наблюдатель, вероятно, улыбнулся бы, глядя на такую картину: большая изящная комната, дюжие, в богатых ливреях, слуги, блестящие серебро и хрусталь, сурово-смотрящий старый вельможа по одну сторону стола и совсем маленький мальчик по другую. Обед считался у графа серьезным делом; и таким же важным делом был он для повара, в случае, если его сиятельству придется что-либо не по вкусу. На этот раз, однако, аппетит графа был, повидимому, несколько лучше обыкновенного — может быть, потому, что мысли его были заняты чем-то иным, помимо разных соусов и подливок. Он думал о своем внуке, посматривая на него через стол. Сам он говорил не очень много, зато охотно слушал мальчика. Ему и в голову никогда не приходило, чтобы его мог занять разговор ребенка, но лорд Фонтлерой и удивлял, и забавлял его; старик не мог забыть, как заставил мальчика почувствовать свою тяжесть с прямою целью убедиться, на сколько хватит у того мужества и выдержки. Ему доставляло удовольствие сознание, что его внук так стойко выдержал испытание и, как видно, даже на минуту не подумал отказаться от раз взятого на себя труда.
