Самым ужасным было то, что хотя крысы и исчезли, две длинные кучи остались, значительно уменьшившись в размерах. Как теперь стало ясно видно в желтом свете печки, они изменили цвет и перестали быть черными, усеянными красными точками, но превратились в смесь черного и темно-коричневого с отвратительно пурпурно-синим, фиолетовым, бархатно-черным, снежно-белым и алым. Стали видны кровь, обнаженная плоть и кости.
Хотя руки и ноги были начисто обглоданы, а тела прогрызены насквозь, оба лица остались нетронутыми. Но это лишь делало картину еще более ужасной, потому что они были пурпурно-синими от удушья, с почерневшими губами и выскочившими из орбит глазами, искаженными агонией. Лишь черные и темно-каштановые волосы остались неизменными, лишь они и белые, белые зубы.
Пока каждый из мужчин смотрел на свою любимую, не способный отвести от нее взгляда, несмотря на волны ужаса, гнева и скорби, что все сильнее и сильнее бушевали в их груди, из черной впадины горла каждой из жертв выплыла, кружась, черная струйка. Она поплыла в сторону открытой двери — две струйки ночного смога.
Пол с треском обвалился еще в трех местах и вновь на время наступила тишина.
В подвергаемые жестокой пытке разумы мужчин проникли другие детали развернувшейся перед ними драмы: на полу валялись крысы, пронзенные кинжалом Бланы, кинжалом с серебряной рукояткой. Должно быть, эта тварь приблизилась раньше, чем ночной смог завершил свою колдовскую работу. Пояс и кисет Бланы исчезли. Инкрустированная серебряная шкатулка, в которую Мариан положила долю Мышатника от того, что они взяли у Фиссифа и Слевийяса, тоже пропала.
Мышатник и Фафхрд смотрели друг на друга. Их белые измученные лица горели безумием, но мужчины сразу поняли друг друга. Фафхрду не пришлось объяснять, зачем он сорвал с себя плащ с капюшоном, затем он схватил кинжал Бланы, отшвырнул труп крысы, и повесил его себе на пояс. Мышатнику не надо было объяснять, для чего он разыскал полдюжины кувшинов с маслом и, разбив три из них перед пламенем печи и подув немного, сунул три оставшихся в привязанный у пояса мешок, добавив к ним оставшуюся растопку и горшки с красным углем, и крепко завязал мешок.
Потом, по-прежнему молча, Мышатник подошел к очагу, и, не поморщившись, схватил пылающую печку и швырнул ее так, что она упала на пропитанный маслом ковер. Желтое пламя взвилось вверх.
Они бросились вниз по лестнице, которая оторвалась от стены и рухнула во тьму, едва они достигли земли. Им пришлось пробивать себе путь через обломки, чтобы вырваться в Костлявый переулок.
