В ненависти и страсти истребления убивали не только людей, но и животных (не «народных», не «пролетарских»). В знакомом имении на конском заводе железными ломами перебили хребты рысакам, потому что — «господские», У нас при разгроме имения какой-то «революционный мужичок» при дележе добра получил нашу рысистую кобылу Волгу и, впрягши ее в соху, стал злобно нахлестывать: пусть сдохнет, барская… «Рысаки господам нужны. А господов нонче нет». В другом имении жеребцу-производителю вырезали язык, а Иван Бунин в «Окаянных днях» рассказал, как в имении близ Ельца мужики и бабы («революционный народ») ощипали все перья у павлинов и пустили окровавленных птиц «голыми». Зачем? Да затем, что — «теперь павлины же не нужны, теперь же все трудовое, а не барское». Митинговые большевицкие пропагаторы до хрипоты орут именно это — «теперь». И это действовало мистически. «Теперь все по-другому», «теперь власть народная, теперь всем свобода!», «теперь нет тюрем!», «теперь нет полицейских, стражников, урядников», «теперь все наше, народное!». И я видел воочию, как в это теперь народ сдуру, сослепу верит.
Для того, что понять, что такое русский народный большевизм, надо читать «Историю Пугачевского бунта» А. С. Пушкина. Он дает его душу. Например: «Пугачев <…> на Волге встретил астронома Ловица и спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его повесить поближе к звездам…» Вот именно этот народный большевизм и бушевал в 1917–1918 годах до тех пор, пока его не оседлал Ленин с своей «интернациональной» бандой. Тогда начался иной большевизм — «интернациональный», с большим количеством инородцев «на верхах»: латышей, евреев, поляков, грузин, армян, далее венгров.
Расскажу еще об одном диком и бессмысленном убийстве. В соседнем с нами именьи при селе Евлашеве убили старуху-помещицу Марию Владимировну Лукину. Боясь за нее, друзья уговаривали бросить деревню, переехать в город. Но упрямая старуха на все отвечала: «В Евлашеве родилась, в Евлашеве и умру». И действительно умерла в Евлашеве.
Ее убийство было проведено по всем правилам «революционной демократии». Евлашевские мужики обсуждали это мокрое дело на сходе. Выступать мог свободно каждый. На убийство мутил фронтовик-дезертир, хулиган-большевик Будкин. Но были крестьяне и против убийства. И когда большинство, подогретое Будкиным, проголосовало убить старуху, несогласные потребовали от общества приговор, что они в этом деле не участники. Сход вынес «резолюцию»: старуху убить, а несогласным выдать приговор.
