— Не тому я тебя учила, — вздохнула Ульяна Гавриловна.
— Ты, право, странно рассуждаешь, — обозлилась дочь. — Александр воспользовался переводом, собрал вещи и укатил на юг. Как же, молодой, многообещающий архитектор! Разве он может согласиться с чьим-то мнением, а тем более с мнением собственной жены? Что мне оставалось, на колени стать?
— Если нужно, можно и на колени, — внешне спокойно подтвердила мать.
— Ну, знаешь, — вспыхнула дочь. — Много чести!
— Это ради ребенка-то?
— А что ребенок? Сама воспитаю, сил хватит.
— Дура ты.
— То же самое от мужа не раз слышала.
— Да ты понимаешь, что вы девчонку осиротили? — рассердилась Ульяна Гавриловна. — По своей воле такое сделали. Воспользовались, что она слаба да мала, за себя заступиться не может. Стыд-то какой! Людьми ведь называетесь…
— Не я ее оставила. С Александра спрашивай.
— Оба вы хороши. Один — многообещающий, другая — с гонором. А разве так можно? В семье ведь всякое бывает: и густо, и пусто, и смех, и печаль. Не выхвалкой семья крепка, а согласием.
— У нас этого не получилось, — с горечью сказала Катя и, чтобы снова не разрыдаться, закусила губу.
На этот раз Ульяна Гавриловна промолчала. Она сердилась на дочь и в то же время жалела ее.
«Молодо-зелено! Придет время — спохватится, а весна-то уже и кончилась…»
Она подошла к кровати, посмотрела на внучку и смахнула со щеки слезу.
— Чем ты, бедненькая, виновата? — прошептала она. — Им что… Только б на своем поставить. А тебе расти, жить…
Варенька исподлобья посмотрела на бабушку и, не зная, как быть, несмело улыбнулась.
Счет своим годам Ульяна Гавриловна начала с конца прошлого века. В многодетной семье, где родители тщетно желали сына, она родилась девятой дочкой и потому была самой нелюбимой. В доме ею все командовали. Трудиться она начала раньше, нежели стала помнить себя. Вначале гусей пасла, затем поросят, а когда немного подросла, выполняла все работы, которые велись по дому.
Тринадцати лет отец отвел ее в город и, уплатив мастеру «за хлопоты», устроил на ткацкую фабрику.
— Одним ртом в доме меньше, — закончив сделку, облегченно вздохнул затрепанный и забитый вечной нуждой отец.
Наскоро перекрестив дочку, он торопливо зашагал в деревню, словно опасался, что его могут догнать и расторгнуть выгодную для него договоренность.
Работать на фабрике было нелегко. Всю смену Ульяне приходилось таскать на себе тяжелые куски товара. Заработок, который причитался за этот каторжный труд, администрация полностью удерживала за питание в фабричной столовой и за место на нарах, где разрешалось ночевать.
