— А ты, Демка, что скажешь? — неожиданно обратился к нему Леонид.
— Я? — Вьюн растерянно оглянулся по сторонам. — Я тоже «за». Но… само слово «комсомол» — никак! Что бы это значило? Как его надо понимать?
Снова поднялся шум.
— Чего вы, хлопцы, смеетесь? — обиделся Вьюн. — Неграмотный я. Может быть, мне давно это слово запало в душу, а вот ясности нету.
— Теперь много всяких слов непонятных, — вставила курносая дивчина, сидевшая рядом с Клавой. — Таких, как империялизма и социализм.
— Эх ты, «империялизма»! — бросил с усмешкой Вьюн. Я и то слова эти знаю. Ишо в Таманской слыхал.
— Что ж это за слова? — подзадорил его Леонид. — Может, объяснишь?
Вьюн горделиво взглянул на Корягина, потом на Ивана Градова, внимательно слушавших разговор, шмыгнул носом и наморщив лоб, ответил:
— Империализм — это богатеи и бедные, а социализм — это когда не будет ни богатеев, ни бедных. Что, не так?
— А кто ж будет тогда? — спросила Фекла Белозерова. — Безлюдье, чи шо?
Вьюн набрал побольше воздуха и разом выдохнул:
— А безлюдья тогда не будет никакого! Люди промеж себя будут равные, как родные братья. Во!
— Ничего не скажешь, в самую точку попал, — похвалил его Корягин. — А про комсомол мы тебе сейчас растолкуем. — Он скользнул прищуренными глазами по сидящим. — Ну, так кто объяснит Вьюну, что такое комсомол?
— Я! — вызвался Леонид и, поднявшись, сказал торжественно: — Комсомол — это коммунистический союз молодежи, верный помощник большевистской партии.
— Понял теперь? — обратился Корягин к Вьюну.
— Понял! — улыбнулся парнишка. — Все ясно. И ежели что, то первого меня в комсомол пишите.
— Дядя Петро, а когда нам в ревком прийти насчет ячейки? — спросил Леонид.
— Да хоть завтра, — ответил Корягин. — А для начала, ну вроде первого задания, поручаю вам привести в порядок братскую могилу, что на церковной площади. Совсем она запустела, разрушилась, а в ней ведь наши братья, отцы, матери, которые отдали свою жизнь за то, чтобы нам жилось лучше.
— Сделаем! — дружно пообещали парни и девушки.
Фекла Белозерова вспомнила о погибшем муже, заплакала. Клава обняла ее, прижалась щекой к щеке.
— Успокойтесь, мамо! Не плачьте!
Корягин простился со станичниками, сел на коня и, слегка стегнув его плетью, поехал в сторону дамбы.
— Этот не такой, как был Мартын Гречка, — одобрительно кивнул Иван Градов. — Наш.
Вьюн долго глядел из-под руки вслед председателю и, когда тот скрылся за деревьями, подумал: «Таким и мой батько был бы теперь!..»
