Безсильны мы, и наша жизнь пуста,
Мы оскудѣли хуже нищихъ.
Послѣдняя разсѣяна мечта,
Богатства наши на кладбищахъ…
Тамъ много есть погнувшихся крестовъ.
Подъ ними мертвыхъ мы зарыли,
Ничья рука не носитъ имъ цвѣтовъ,
Туда дорогу мы забыли.
Мы впали въ старчество, нашъ дряхлый умъ заснулъ,
Намъ память служитъ неисправно…
Мы помнимъ только то, чему ужъ вѣкъ минулъ,
Забывъ, что было такъ недавно.
Мы ждемъ, чтобъ славы лучъ изъ бездны къ намъ достигъ,
Подобный радостному чуду.
Намъ дороги листы лишь пожелтѣвшихъ книгъ,
Столѣтній срокъ намъ нуженъ всюду.
Мы въ слѣпотѣ росли, и съ глазъ своихъ сорвать
Мы сами не хотимъ повязки,
И геній творчества на вѣру признавать
Нашъ умъ привыкъ изъ-подъ указки.
Пророческій призывъ не окрыляетъ насъ,
Не вдохновляютъ звуки пѣсенъ,
Мы ждемъ, чтобъ ихъ огонь безжизненно угасъ,
Чтобъ ихъ слова покрыла плѣсень.
И не волнуетъ насъ сатиры гнѣвный кликъ,
И ѣдкій смѣхъ, и громъ проклятій.
И геній признавать нашъ умъ давно привыкъ
Лишь на страницахъ хрестоматій.
Короткихъ десять лѣтъ исполнилось едва,
Какъ смерть перо твое сломала:
Ты кончить не успѣлъ «забытыя слова»…
До смысла ихъ намъ дѣла мало.
А между тѣмъ, какой огромный кладъ
Ты послѣ смерти намъ оставилъ!
Ты даръ имѣлъ тройной, и трижды цѣнный вкладъ
Въ кошницу духа ты прибавилъ.
Орлиный, ясный взоръ — вотъ первый изъ даровъ…
Какъ будто скальпель хладнокровный,
Онъ съ труповъ отдиралъ раскрашенный покровъ
И разсѣкалъ туманъ условный.
